Кулак падает на мою дверь и возвращает меня к реальности. Я поднимаю голову и смотрю на дверь.
Я должна была догадаться, что он слишком упрям, чтобы понять намек.
— Я тебя не впущу! — говорю я ему через дверь. — Уходи!
В ответ — тишина. Я проверяю глазок, но все, что я вижу, — это огромный силуэт, загораживающий свет.
— Я говорю совершенно серьезно! — кричу я. — Я тебя не впущу. Уходи!
Он ничего не говорит и не двигается. Как это возможно, что я не видела этого человека почти два года, а он ничуть не изменился?
Он выглядит так же, носит ту же одежду и по-прежнему стрижет волосы под ноль, словно он вечный узник тюрьмы жизни. От него даже пахнет так, словно он все еще курит те же сигареты.
И то, как он стоит перед моей дверью, ничего не говоря и отказываясь уходить, в точности соответствует его поведению в Спиркресте.
Около клуба в пятницу вечером, бесстрастно наблюдая за мной, пока я флиртовала с размытыми лицами незнакомцев. Тогда Яков никогда не вмешивался, если я не собиралась уходить или кто-то не собирался меня трогать. Словно рыцарь в кожаной куртке, он позволял мне самой делать выбор, пока мои действия не угрожали тому состоянию безопасности, в котором, по его произвольному решению, я должна была всегда находиться.
И когда это случалось, монетка подбрасывалась, и на свет появлялась другая сторона Якова.
Я вздрагиваю и отхожу от двери на кухню. Я наливаю себе огромный бокал красного вина, достаю из кладовки коробку с остатками шикарного печенья и с пораженным вздохом опускаюсь на диван.
Мое раздражение постепенно сменяется каким-то угрюмым чувством поражения. Я ем печенье и пытаюсь отвлечься на какие-то университетские дела, но не могу сосредоточиться. Присутствие Якова просачивается сквозь щели вокруг моей двери, медленно заполняя квартиру темнотой.
— Упырь чертов, — бормочу я, проходя мимо двери по пути в ванную.
Я ставлю только что наполненный бокал вина на край ванны и набираю себе ванну. Я делаю ее очень декадентской, с лепестками цветов и свечами. Я подумываю о том, чтобы принести томик эротики из своей изысканной коллекции, но мысль о том, чтобы прикоснуться к себе в такой близости с другом моего брата и личным собачьим телом, отталкивает.
Когда я заканчиваю принимать ванну и забираюсь в постель, уже глубокая ночь. Лондонские улицы за окнами погрузились в полную тишину. Я пытаюсь читать, но мне слишком беспокойно, чтобы усидеть на месте.
— К черту все, — говорю я вслух никому и ничему конкретно.
Я встаю с кровати и на цыпочках подхожу к входной двери. Прижавшись щекой к панели, я выглядываю наружу. Коридор пуст.
Я отпираю дверь и медленно ее открываю. Я высовываю голову наружу, оглядывая коридор вдоль и поперек.
Я разочарована, но не удивлена, обнаружив, что Яков сидит рядом с моей дверью, прислонившись спиной к стене и положив руки на колени. На его лице нет ни облегчения, ни триумфа, ни раздражения. Он просто смотрит на меня с этой своей пустой маской на лице.
Он не пытается прорваться мимо меня или протиснуться внутрь. Он сидит молча, выжидая, как послушная собака, которой и в голову не придет укусить руку хозяина.
— Я тебя терпеть не могу, — говорю я ему.
— Я знаю, — отвечает он.
Я разворачиваюсь и возвращаюсь в квартиру, оставляя за собой открытую дверь.
Я сижу у кухонного острова, скрестив ноги и сложив руки на мраморной столешнице. Яков ставит передо мной пакет с едой, за которым я его послала, и отходит в сторону, оглядываясь по сторонам. Он совсем не выглядит рассерженным из-за того, что я пыталась его обмануть, или из-за того, что заставила его ждать так долго, но я и не ожидала этого.
— Неужели у тебя в жизни нет ничего лучше, чем делать все, что говорит тебе мой брат? — спрашиваю я его с пораженным вздохом.
Он пожимает плечами. — Скучный месяц.
— Полагаю, для тебя каждый месяц — скучный, — отвечаю я с ухмылкой.
В Якове есть что-то такое, что заставляет меня выплеснуть на него все, что у меня есть. Когда мне было шестнадцать, желание причинить ему боль было подобно зуду, а сейчас это похоже на старую зависимость, которая вспыхнула с новой силой.
— Что бы тебе ни сказал Закари, он почти наверняка раздул все до неузнаваемости, — огрызаюсь я. — Так что если ты думаешь, что будешь защищать меня от армии преследователей, похитителей и растлителей, как воин в одной из твоих дурацких видеоигр, то тебя ждет большое разочарование.