— Ты — внебрачный сын, не так ли? Головорез, которого Кавински натравливает на своих врагов, как собаку.
— Если ты знаешь, кто я, то ты знаешь, что у тебя проблемы, — говорю я ему. — Ты и твой приятель. Я пришел предупредить тебя. Не принимай мое предупреждение близко к сердцу.
— Ты ведь знаешь, почему он послал тебя, не так ли? — спрашивает журналист. От давления моей руки на его грудь у него перехватывает дыхание, но ему все же удается выдавить из себя хриплый смех. — Потому что ты одноразовый. Потому что если тебя поймают за грязной работой, то это ты проведешь остаток жизни в тюрьме, а не он.
— Ты хочешь сказать, что мой отец не любит меня? — спрашиваю я его бесстрастным тоном.
Он качает головой. — Я хочу сказать, что Павел Кавински не позволит смерти одного сына помешать смерти другого.
Мертвый сын?
На секунду я просто уставился на журналиста. У него такой взгляд, такой интеллект, который, кажется, видит тебя насквозь. Это почти напоминает мне Закари.
Я ни разу в жизни не задавался вопросом, есть ли еще такие же, как я, другие мальчики, вырванные из своих домов и завербованные в армию бездумных головорезов моего отца. Но именно так и поступил бы мой отец. Насилует ублюдков и делает из них одноразовых солдат.
Я одариваю журналиста мрачной улыбкой. — Даже у такого грязного старика, как он, когда-нибудь закончатся ублюдки.
Журналист качает головой. — Я не могу сказать, глуп ты или просто мертв внутри. Скорее всего, и то, и другое, как и последний наследник Кавински. И теперь для Павла это просто вопрос времени. Будет ли он ждать, пока ты покончишь с собой, или пошлет кого-нибудь убить тебя, как послал тебя убить меня?
В голове мелькнула мысль об Антоне. Правая рука моего отца. Когда мой отец стреляет из пистолета, на спусковом крючке лежит палец Антона.
Если мой отец когда-нибудь решит убить меня, я точно знаю, кого он пошлет.
Я со смехом отмахиваюсь от слов журналиста. Он просто пытается залезть мне под кожу, и у него это получается. Пора заканчивать с этим и убираться к чертовой матери.
— Если так, — говорю я, отпуская его так грубо, что он чуть не падает на задницу, — то, надеюсь, мне повезет так же, как и тебе. Я пришел не для того, чтобы убить тебя, придурок. Я пришел предупредить тебя. Мой отец хочет твоей смерти — твое время вышло. Убирайся куда подальше, потому что следующий парень, которого он пришлет, не будет таким милым.
Он выпрямляется, водружает очки на нос и долго смотрит на меня.
— Я не остановлюсь, ты знаешь, — говорит он наконец, голос напряженный. — Я никогда не остановлюсь. Коррупция — это опухоль в сердце России, рак во всей стране. Кто-то должен что-то сделать.
— Никто еще не спас мир с помощью ручки, — говорю я ему.
— Нет, но изменения происходят благодаря тем, кто говорит, а не тем, кто трусит и подчиняется.
Я пожимаю плечами. — Делай, что хочешь. Я пришел предупредить тебя. Что ты будешь делать дальше, зависит от тебя.
Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но он ловит меня за руку и тянет обратно за мусорный ящик. Я хмуро смотрю на него.
— Что?
— Помоги мне, — говорит он.
— Я уже помог.
— Нет. Твой отец. Он не бог. Он просто человек. Никто не может посадить его, потому что никто не может подойти достаточно близко. Но ты его сын — ублюдок или нет. Когда-нибудь ты станешь его наследником. Так помоги мне. Мы можем его убрать. У меня есть связи, и я собрал на него такое досье, что ты не поверишь. Мне просто нужны доказательства.
Я со смехом откидываю голову назад.
— Ты тупой урод. Ты никогда его не поймаешь, даже со всеми доказательствами в мире. Нет такого зверя, который был бы достаточно силен, чтобы одолеть этого гребаного монстра. Ты можешь попытаться, но ты умрешь, пытаясь это сделать. — Я мрачно улыбаюсь. — И я, скорее всего, тоже.
И на этот раз я ухожу навсегда. Я сделал все, что мог, для этого человека. Если он хочет переломать себе все кости, разбиваясь о неприступную крепость, которой является мой отец, черт возьми, кто я такой, чтобы остановить его?
— Эй!
Я поворачиваю голову. Он смотрит на меня через переулок. — Все равно спасибо.
— За что?
— За то, что пощадил меня.
— Да, конечно.
В тот вечер, закуривая сигарету и бесцельно листая "Республику" Платона, я остановился, чтобы прочитать одну из цитат, выделенных Захари.
"Поэтому каждый из вас, когда придет его черед, должен спуститься в общую подземную обитель и приобрести привычку видеть в темноте".
— Верно, — бормочу я, думая о журналистах, которые должны быть мертвы, а мой отец где-то в России, ожидая повода нажать на курок.