— Кстати, отличная эрекция. Я польщена, правда.
— Я проснулся в таком виде.
— Пожалуйста. — Она испускает самодовольный дымный смех. — Я всегда подозревала, что тебе снятся влажные сны обо мне.
Я вздыхаю. — Каждую ночь.
— Фу. Извращенец.
— Лучше уходи. — Я начинаю отодвигать одеяла. — Я должен позаботиться об этом.
Она убегает со скандальным возгласом, переходящим в хихиканье.
Пора принять еще один холодный душ.
Такими темпами я умру от пневмонии до конца зимы. Лучшая смерть, чем та, которую я заслуживаю, я думаю.
Ничейный человек
Захара
— Итак… У твоего телохранителя есть девушка?
Рианнон наклоняет голову, чтобы заглянуть в гостевую комнату через открытый дверной проем моей спальни. Санви откидывает голову назад, пытаясь привести гриву Рианнон в подобие прически.
— Он не мой телохранитель, — говорю я Рианнон, глядя на нее через зеркало.
Она приехала с Санви около часа назад, с сумками и напитками наперевес. С тех пор мы находились в моей спальне, готовясь к вечеринке, и Рианнон окончательно перестала контролировать себя.
Не то чтобы он у нее был, учитывая, сколько раз я ловила ее на том, что она выглядывает в коридор. Если честно, самоконтроль никогда не был ее сильной стороной, но это то, что мне всегда в ней нравилось.
До этого момента.
— Ты знаешь, о чем я. Твой фальшивый телохранитель, так сказать. Ну, знаешь, твой сосед по комнате. Твой русский мальчик.
— Он не мой, — говорю я ей.
— Его зовут Яков, — говорит Санви, терпеливо поправляя голову Рианнон в семнадцатый раз подряд.
— Отлично, — говорит Рианнон. — А Якова нет пары?
Я вздыхаю и, наконец, бросаю попытки довести макияж до совершенства. — Откуда мне знать?
— Вы живете вместе? Он упоминал о свидании?
— Он не из тех, кто ходит на свидания.
— Нет? — спрашивает Рианнон, медленно и вкрадчиво. Она выразительно облизывает губы. — Наш мужчина немного развратник, да?
Я делаю глоток шампанского, в котором очень нуждаюсь. — Я этого не говорила.
Этот разговор очень характерен для Рианнон, и обычно я наслаждаюсь такой легкомысленной болтовней, особенно после нескольких рюмок. И я не знаю, почему в этот раз я не получаю такого удовольствия, ведь я не беспокоюсь о том, что у Рианнон что-то получится с Яковом. Даже если бы это и случилось, меня бы это не касалось.
Яков — лучший друг Закари, а не мой парень. То, что я видела его топлесс и видела его эрекцию под одеялом, не означает, что между нами что-то изменилось.
Он все еще лучший друг Закари, и я все еще хочу, чтобы он исчез из моей жизни.
— Наверняка ему одиноко, — говорит Санви, вырывая меня из размышлений. — Он выглядит… не знаю. Каким-то грустным. Он всегда таким был, даже когда мы были моложе.
Я чуть не подавилась шампанским. — Грустным?
Рианнон и Санви кивают в унисон, что особенно пугает, потому что они так редко сходятся во мнениях.
— Абсолютно, Дай. Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду. Это его глаза, — говорит Рианнон тоном печальной мудрости. — Как ночное небо после дождя.
Такое мог бы сказать мой брат, а не Рианнон, которая известна в своей группе тем, что затеяла пьяную драку на железнодорожной платформе и однажды потеряла сознание на лоне куста рододендрона.
Я не могу сдержаться — смеюсь. — О чем ты говоришь?
— От него исходит атмосфера человека, у которого было плохое детство, — говорит Санви.
Я думаю о Якове в Спиркресте, когда ему было восемнадцать, а мне шестнадцать. Как он всегда возвращался из России побитым и в синяках. Ужасная волна тошноты прокатывается по моему желудку.
— И все это ты можешь сказать, встретив его всего один-единственный раз? — спрашиваю я, поднимая бровь.
Не знаю, почему этот разговор вызывает у меня такое отвращение. Может быть, потому, что я больше, чем я думала, защищаю Якова и его секреты. Я до сих пор помню, как рассказала Заку о жестоком обращении с отцом Якова и шок Зака, несмотря на долгие годы дружбы с Яковом. Чувство, которое я испытала тогда, до сих пор живет глубоко внутри меня: душераздирающее чувство вины, как будто я совершила ужасный акт предательства.
А может, все дело в том, что я по-прежнему намерена ненавидеть Якова, а Рианнон и Санви напоминают мне о причинах, по которым я должна проявить к нему милость, а не жестокость. Я не хочу, чтобы между нами что-то изменилось. Все и так изменились гораздо сильнее, чем мне хотелось бы.
Все становится слишком другим, слишком небезопасным. Границы, которые я установила между нами, уже стали стенами, и я не представляю, что будет, если эти стены рухнут.