Не могу с ней поспорить. Я отставляю фужер с шампанским и кекс и устраиваюсь рядом с ней.
— В баре полно народу, чтобы отпраздновать с тобой. Почему ты здесь?
— Потому что… — начала она уверенно, но эта уверенность тут же улетучилась. — Потому что… я избегаю своего парня.
— Не думай, что тебе нужно о нем беспокоиться, — говорю я ей. — Судя по всему, твоя подруга Рианнон порвала с ним ради тебя.
Она вздыхает. — Это не так просто.
— Да. Это так.
— В твоем мире — возможно. Но здесь, в мире Захары, люди не просто держатся от тебя подальше, потому что ты хочешь, чтобы они ушли.
— Ты хочешь, чтобы он ушел? — Я встаю. — Тогда он ушел, Колючка.
Она смотрит на меня расширенными глазами. — Подожди!
Я смотрю на нее сверху вниз и жду.
— Я хочу домой, — говорит она, маленькая и сердитая. — Мне не весело.
— Тогда пойдем.
— Просто так? — говорит она.
— Просто так.
Я протягиваю руку, и когда она берет ее, я подтягиваю ее к себе. Я хватаю ее коробку с кексами, обнимаю ее за талию и вывожу ее оттуда. Ее друзья пытаются заговорить с ней, как и некоторые из стариков, которые должны быть дома и смотреть новости за ужином из спагетти, но я продолжаю вести ее сквозь толпу, прикрывая ее тело своим.
Санви и Рианнон догоняют Захару, как раз когда мы выходим из бара, и я говорю им, что мы уходим и чтобы они вместе взяли такси до дома. Они целуют Захару на прощание, поздравляют ее с днем рождения и заверяют, что напишут ей, когда вернутся домой.
На улице ночь, шумно и холодно, поэтому я убеждаюсь, что моя куртка надежно обернута вокруг Захары, и веду ее к своему мотоциклу, который я оставил припаркованным посреди тротуара, когда спешил найти ее раньше. Мы уже подошли к мотоциклу, когда меня за плечо коснулась чья-то рука.
Я оборачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с тем самым пожилым парнем, на которого Рианнон кричала раньше. Он хмурится сквозь очки, а прядь его седых волос упала на лоб.
— Кто ты такой? — говорит он мне, надувая грудь. — Убери свои руки от моей…
Поскольку Захара специально не приказывает мне этого делать, я бью парня прямо в грудь. Он летит обратно на тротуар, как головорез из боевика. Вокруг нас все застыли в шоке, наблюдая за разворачивающейся сценой с остекленевшими глазами и безвольными ртами. Мне плевать.
— Она тебе не подходит, — говорю я ему, глядя на него свысока, словно на кучу собачьего дерьма, которую кто-то забыл выгрести. — Общайся с людьми своего возраста, старик. И держись от нее подальше.
Мне не нужно произносить конкретную угрозу, мужчина отшатывается назад, словно увидел дьявола. Я поворачиваюсь к своему мотоциклу и надеваю шлем на голову Захары, пряча виноватое выражение ее лица за черным козырьком. А потом я везу ее домой.
Не твой
Захара
Яков несет меня от места, где он припарковал свой мотоцикл, до самой моей квартиры, но останавливается перед дверью в мою спальню. Он ставит меня на ноги и отходит в сторону, глядя на меня своими мрачными черными глазами.
— Тебе нужно поспать, — говорит он, поворачиваясь, чтобы пойти в свою комнату.
— Подожди.
Он останавливается. Он ждет.
Яков никогда не ослушивается меня. Как далеко мне нужно зайти, чтобы он отказался?
— Помоги мне снять туфли, — говорю я ему.
На мне туфли Jimmy Choo с простыми украшенными ремешками на лодыжках. Снять их несложно, и я не настолько пьяна, чтобы потерять способность самостоятельно снимать обувь.
Но Яков либо не понимает, либо ему все равно. И если есть предел его послушания, то он его не переходит: он без колебаний приседает у моих ног. Его большие пальцы на мгновение путаются в крошечных ремешках, задевая мои лодыжки.
Его прикосновение теплое, учитывая, как холодно на улице. Я понимаю, что никогда не знала, чтобы Яков был каким-то другим, кроме как теплым, как будто его тело питает постоянно горящая печь.
Я опираюсь на его плечо, чтобы соскочить с каблуков. Он не встает на ноги, пока я не отпускаю его. Подняв туфли, я открываю дверь своей спальни и жестом показываю подбородком.
— Входи. Садись.
Он проходит за мной в спальню и тяжело опускается на край моей кровати. Его громоздкость и мрачность, черная одежда, огромные ботинки и стрижка ужасно контрастируют с жемчужно-белым и золотым декором. Яков всегда привлекал внимание, но если он сломанная, поврежденная вещь, то он — моя сломанная, поврежденная вещь, а разве это не имеет значения?
Я скидываю туфли у зеркала в полный рост, стоящего рядом с туалетным столиком. Я встаю перед Яковом, спиной к нему.