— Нет, — повторяет он, его голос звучит как рык, а глаза дикие.
Он вытирает губы тыльной стороной ладони, размазывая по щекам кровавую дорожку. У меня мелькнула мимолетная, отвлеченная мысль, что я не хотела кусать его так сильно.
— Мы не можем этого сделать.
Я приподнимаюсь на локтях. — Нет, мы можем.
— Ты сестра Зака, — прорычал он.
— Не твоя, — отвечаю я.
Он смотрит на меня с минуту. Его невыразительное мраморное лицо преображается, превращаясь в изысканную маску боли, стыда и желания.
— Нет, — выдавливает он сквозь стиснутые зубы. — Я не перейду эту черту.
— Посмотрим. — Я выгибаю спину, проводя руками по всему телу. — Тогда спокойной ночи, дружок. Постарайся не переступать черту, когда будешь мечтать обо мне.
Он поворачивается и убегает, а я улыбаюсь ему вслед. Кто бы мог подумать, что отказ может быть так похож на победу?
Утро следующего дня принесло с собой новую волну чувства вины. Я не могу сказать, что жалею о содеянном, но мучить Якова Кавинского всегда было занятием, доставляющим удовольствие и стыд.
Луч бледного утреннего солнца пересекает всю длину моей кровати, и я скатываюсь с его пути ради своих глаз, которые все еще настраиваются. Когда я вскидываю руки, чтобы потянуться, мой локоть натыкается на что-то, запрятанное в подушки. Нахмурившись, я вытаскиваю его. Небольшая коробка, завернутая в коричневую посылочную бумагу. На боку коробки черными буквами нацарапано мое имя.
Я резко выпрямляюсь, кудри рассыпаются по плечам, и смотрю на коробку.
Еще одна волна вины накатывает на меня, когда я вспоминаю, как Яков передал мне коробку вчера вечером. Я не ожидала, что он сделает мне подарок на день рождения — я никогда не дарила ему подарков, — и даже не поблагодарила его за это.
Мои пальцы слегка дрожат, когда я разворачиваю коробку. Внутри оказался маленький черный футляр, а из-под обертки выпала крошечная белая карточка. Я открываю ее.
У роз есть шипы, чтобы они были в безопасности.
Это то, что делает их особенными. Рани
ублюдков, которые хотят причинить тебе боль.
С днем рождения.
Он не удосужился подписать его.
Я открываю коробку. Внутри подушечки из черного войлока лежит небольшой нож, черный с золотом, с витиеватой рукояткой. В закрытом состоянии он идеально ложится в руку. Я открываю его. Лезвие гладкое, острие опасно поблескивает. Я поворачиваю рукоятку в ладони. На ней золотом выгравировано русское слово.
Колючка.
Депрессивные ублюдки
Яков
Избегать человека, с которым живешь и которого поклялся защищать, — задача не из легких, но я справляюсь с ней почти целую неделю. Становится легче, когда Захара возвращается в университет, ведь в декабре у нее экзамены и диссертация, над которой она постоянно работает, когда не может уснуть.
Я стараюсь быть таким же занятым. Если я не наседаю на сотрудников службы безопасности предприятий и таунхаусов на улице в поисках видеозаписей, я тренируюсь или читаю эту чертову книгу о Платоне.
Все, что угодно, лишь бы занять мысли, потому что как только этого не происходит, на меня нахлынут воспоминания о ночи дня рождения Захары, а это заканчивается только холодным душем и горячим стыдом.
Чем больше времени проходит, тем больше мне стыдно. Когда Зак пишет мне смс, чтобы спросить, как дела, я даже не могу посмотреть на его имя в телефоне. Что бы он подумал, если бы узнал, что я чуть не трахнул его сестру в ее постели? Он бы подумал, что я никчемный кусок дерьма. Он бы знал, что я никчемный кусок дерьма.
Ничтожный кусок дерьма, который позволил сестре своего лучшего друга сесть к нему на колени в ее крошечном шелковом белье и целовал ее так, будто умирал, а гребаный эликсир жизни был у нее на языке.
Черт, и я бы тоже трахнул ее, если бы не та тонкая ниточка силы воли, которая у меня осталась. Я бы трахал ее до тех пор, пока ее тело не стало бы знать только удовольствие, я бы вытравил всю эту печаль из ее глаз.
Что бы я сделал с этой девушкой — если бы она была моей.
Но она не моя.
И никогда не будет.
Поскольку моя голова теперь представляет собой бесконечную коллекцию дерьма, за которое нужно чувствовать себя виноватым, бессонница вступила в полную силу. Долгими ночами я ворочаюсь, курю, пью, бьюсь головой о металлические перила балкона, пытаюсь читать Платона, играю в игры на телефоне, листаю социальные сети или просто пялюсь в стену, надеясь, просто чертовски надеясь, что потолок обрушится на меня сверху и выбьет из колеи. А когда я наконец-то засыпаю, как правило, спустя долгое время после восхода утреннего солнца, я сплю с трудом, потому что все мои сны — это просто кошмары.