Я беру частное такси по указанному адресу, и оно останавливается у уродливого многоквартирного дома на окраине Лондона. Стены здания испещрены граффити, а пластиковые стены мотоциклного сарая оплавлены и деформированы огнем.
Я колеблюсь, прежде чем открыть дверь такси, и водитель говорит: — Мне подождать вас, мисс?
— Да, пожалуйста, если вы не возражаете.
Я выхожу. Группа мальчиков-подростков в пуховиках задерживается в стороне, некоторые сидят на каменной стене, ведущей к зданию. Двое из них делят сигарету, остальные склонились над телефоном и что-то смотрят. Они смотрят на меня, но ничего не говорят, и я спешу мимо них к двери.
Тучи над нами набухают почти до черноты, угрожая скорым дождем. Я бы не пришла сюда, если бы не была в отчаянии, и именно отчаяние толкает меня к входной двери здания. Хотя рядом с ней есть домофон, дверь старая и сломанная. Я без проблем добираюсь до адреса, указанного в письме.
За дверью я останавливаюсь. Заставляю себя сделать глубокий вдох. Что, если я постучу, а Яков откроет дверь? Могу ли я вообще злиться в этот момент? Мне кажется, что облегчение от осознания того, что с ним все в порядке, уничтожит любой гнев или обиду, которые могут последовать за этим.
Я стучу.
Если Яков откроет дверь с девушками на руках и без одежды, я убью его. Я убью его тем самым ножом, который он мне подарил, я вонжу свой шип в его сердце. Я убью его — но хотя бы буду знать, что с ним все в порядке.
Дверь резко открывается. В дверном проеме стоит девушка. Нет, не девушка.
Женщина. Она маленькая и стройная, с большими темными глазами, которые на первый взгляд делают ее молодой. Но вокруг глаз — слабые морщинки, как будто она слишком много хмурится, а на верхней губе — маленький шрам.
Она напряжена до предела, как животное, готовое напасть или сбежать. Есть в ней что-то такое, что заставляет меня сделать шаг назад. Невидимое острие, более острое и смертоносное, чем острие ножа в кармане моего пальто.
— Кто ты? — спрашивает она.
Ее акцент нейтрален — тщательно выверен, чтобы ничего не выдать. На ней выцветшая черная футболка и рваные черные джинсы. Тушь размазана по глазам. Из угла одного кармана выглядывает крошечный черный блокнот.
Это не женщина из моего мира. Это даже не женщина из мира Рианнон. Это женщина из совершенно другого мира. Ее черный лак на ногтях облез, короткие черные волосы растрепаны, словно ей нужно подстричься. Половина волос зачесана назад и перетянута простой черной резинкой. Часть ее руки, которую я могу видеть, испещрена линиями серебряных шрамов.
— Прости, что побеспокоила тебя, — говорю я ей. — Я кое-кого ищу.
Она не двигается ни на дюйм, стоя наполовину за дверью. Ее глаза окидывают меня быстрым и клиническим взглядом, визуальный осмотр настолько прям, что это почти физическое прикосновение.
— Ты пришла не по адресу.
— Яков, — пролепетала я. — Яков Кавинский. Ты его видела?
Она хмурится. — Кого?
Я сглатываю. Мне вдруг захотелось заплакать. Я качаю головой. — Неважно. Прости, что побеспокоила тебя.
Она останавливает меня, прежде чем я успеваю отвернуться. — У тебя проблемы?
Она произносит этот вопрос так, как я никогда не слышал. Она задает его, как точит нож. Быстро, режуще и настойчиво. Ее голос требует правды.
— Нет. Я… я думаю, что у него могут быть.
И вот, наконец, она двигается. Она поднимает свое тело вверх, выпрямляясь в кошачьем жесте, и откидывает голову назад в жестком, бессердечном смехе.
— Если он мужчина, с ним все будет в порядке. Этот мир создан для таких ублюдков — они знают, как в нем выжить. Поверь мне. — Она ухмыляется. Зубы у нее белые и острые, один передний зуб слегка перекрывает другой. На ее ухмылке багровыми буквами и белой костью написано слово "опасность". — А теперь беги, красотка. Тебе здесь не место.
Я делаю то, что она говорит.
Когда такси останавливается у жилого дома, уже идет дождь. Я благодарю водителя и поднимаюсь к себе в квартиру, а в груди все сильнее закипают слезы. Что мне делать? Что, черт возьми, мне делать? Если с Яковом что-то случится, я не знаю, как я…
Я замираю на лестничной площадке коридора перед своей квартирой. Дверь полуоткрыта. Я обхватываю пальцами нож в кармане и протискиваюсь за дверь. Звук тяжелых шагов приводит меня на кухню.
А там, словно черная тень, стоит Яков Кавинский. Он улыбается сквозь маску ушибов и протягивает чашку с кофе и белый бумажный пакет, который держит в руках.