— Я не хочу ничего из этого. — Я пинаю стеклянный столик с дороги. Он опрокидывается и вдребезги разбивается о пол. Я встаю прямо перед отцом, заставляя его посмотреть на меня. — Я никогда не хотел ничего из этого. Все эти деньги, которыми ты никогда не воспользуешься, все эти люди, которые подчиняются только из страха или потому, что им нужно от тебя что-то. Мне ничего этого не нужно. Ты не привел меня в мир победителей. Ты привел меня в мир денег. Но деньги ни черта не значат, если они не нужны тебе для счастья.
Он пытается заговорить, но на этот раз я затыкаю ему рот, отпихивая его назад и прижимая к спинке дивана своим ботинком.
— Я не хотел этой гребаной жизни. Я не хотел ее тогда и не хочу сейчас. Я готов отдать каждую гребаную копейку на каждом из твоих банковских счетов только за возможность вернуться, жить нормальной жизнью, работать на дерьмовой работе в Ялинке, ухаживать за матерью и смотреть, как растет моя сестра. Это единственное, чего я когда-либо хотел, а ты отнял это у меня.
Я направляю пистолет на голову отца.
На этот раз он вздрагивает.
— Ты не заслуживаешь пули. Пуля — это то, что я бы дал животному, чтобы избавить его от страданий. Пуля — это гуманно. Но я же гребаная собака, помнишь?
Я отбрасываю пистолет, хватаю его за воротник рубашки и бью по лицу изо всех сил. Достаточно сильно, чтобы почувствовать, как каждая мышца в моей руке и плече вздрагивает от удара. Он падает в сторону, отталкивается от дивана и поднимается на ноги. Он зажимает нос, который уже наливается кровью.
— Думаешь, у твоей сестры была бы хорошая жизнь? — выплевывает он. Его глаза полны ненависти. — Она бы выросла такой же, как ее мать. Низкопробная жизнь, низкопробная сука. Раздвигала бы ноги для любого мужчины, который мог бы сунуть ей деньги в карман. Ты, гребаный ублюдок, ты думаешь…
Я врезаюсь в него головой вперед, и мы оба падаем на пол. Он пытается откатиться в сторону, но я прижимаю его к себе. Я бью его по лицу, пока он не выплевывает полные рты мокроты и крови. Я обхватываю его шею руками и сжимаю. Он замирает, а потом заливисто смеется.
— Обязательно убей меня, шавка. Потому что если ты этого не сделаешь, я уничтожу все, что тебе дорого в этом мире, начиная с девочки Блэквуд.
Я сжимаюсь сильнее, в голове — вихрь, пустота, хаос. Что-то твердое вдавливается мне в плечо, но я не сразу это замечаю.
Затем раздается выстрел. Взрыв шума, взрыв боли.
От удара я отшатываюсь назад. Боль вырывается из раны и распространяется по всему туловищу, как будто в меня стреляли не в одно место, а во все. Моя рука онемела.
Отец вскакивает на ноги, когда я ползу прямо, и сильно бьет меня по лицу. Боль — капля в океане. С шипением дыша, я откатываюсь от него. Здоровой рукой я нащупываю пистолет, который выбросил раньше. Он мне понадобится.
Нога отца обрушивается на меня, когда мои пальцы обхватывают холодный металл. Он отбрасывает меня назад, и я приземляюсь на лужу битого стекла с разбитого стола. На этот раз боль даже не чувствуется. Отец толкает меня голой ногой в плечо, прямо над пулевым ранением, из которого теперь хлещет густая и жидкая, как багровое масло, кровь. Он толкает — сильно.
Я поднимаю взгляд. В его руке зажат пистолет — маленький, тот, который он всегда держит рядом с собой. Он направлен прямо мне в лицо.
— Это то, чего ты всегда хотел, не так ли? — говорит мой отец через полный рот крови. — Умереть. Я подарю тебе смерть, шавка, если ты не бросишь пистолет.
Мои пальцы сжимаются вокруг рукоятки. Я поднимаю пистолет, повторяя его жест, и направляю его ему в лицо.
— Если я попаду в ад, старик, — говорю я ему, — я заберу тебя с собой.
И тут раздается голос, твердый и четкий, как раз в тот момент, когда я собираюсь нажать на спусковой крючок.
— Пацан. Не надо.
Достаточно сильная
Захара
Я толкаю нож, и профессор Стерлинг двигается вместе с ним. Я выползаю из-под него и вскакиваю на ноги. Ноги дрожат, но рука уверенно держит нож. Металлическая рукоятка прилегает к моей ладони, как якорь, как привязь.