***
Мы не особо контактировали с местным мусульманским населением. Они признавали наше право быть другими и не особо доставали со своими заморочками. В школе, правда, дразнили рыжей, за каштановые волосы и дорога до дому длинной в шесть километров нередко превращалась в ад стараниями одноклассников. Ну не совсем, конечно, ад, но о побиении камнями (а то и коровьими экскриментами) я знаю не понаслышке. Поэтому после занятий я предпочитала торчать в библиотеке до закрытия.Впрочем, все это цветочки по сравнению с адом, который ждал меня дома. Только недавно мне начала закрадываться в голову крамольная мысль, что у матери, может быть, не все дома. Да, были девяностые, и было тяжело. Но ее постоянные истерики, которые она оправдывала тем, что ей нечем меня кормить… Да лучше бы я не ела. Не такой ценой. Естественно, что бы ни случилось, во всем была виновата я, что бы я ни сделала, я делала ей назло, с единственной целью ее унизить и морально уничтожить. Про то что этим морально уничтожали меня и мысли не было. Я не была человеком. У меня не было прав ни на собственное мнение, ни на эмоции, ни на усталость. И когда я падала от непосильной работы, которой меня грузили, заболевала – естественно, я притворялась. Притворялась, чтобы ее унизить, ну и далее, по кругу...
Я любила ее, по своему, но любила. Или это было такое сильное чувство вины и жалости, но мне совсем не хотелось делать ей плохо. Но сделать лучше я не могла по определению. Поэтому я избегала ее, пыталась свести общение к минимуму. Хотя некий, необходимый минимум поддерживать приходилось - чтобы не стало еще хуже.
***
Я тяжело вздохнула, отломила от ближайшего куста прутик и принялась тыкать им в воду, пытаясь попасть по ошметкам пены.
***
Домашние обязанности – это была отдельная тема.
С одной стороны в хозяйстве я была бесполезна и только вредила (сознательно естественно). С другой стороны работать было надо просто так – чтоб не расслаблялась. С третьей, мне проели плешь со своим высшим образованием. С четвертой, книжки отнимали время. Образование образованием, но в этой реальности надо подрезать деревья, рвать сорняк, копать, таскать, собирать… "Мотивировали" меня ремнем и «проникновенными» разговорами (с обратным эффектом). Я убегала в горы. Я пряталась в скалах. Я могла не ночевать дома просто потому что иногда мне не хватало сил переступить порог… Меня находили, приводили обратно, какое-то время не трогали… потом все начиналось сначала…
Впоследствии я тяжело выпутывалась из этого кошмара, причем тяжело именно мозгами. Мне казалось, что если я провалялась на диване с книгой, должно было непременно произойти нечто кошмарное. Нет, я не ходила на нервозе и не драила полы чтобы заглушить свое чувство вины – я была не в состоянии это делать. Анемия, хроническое недоедание, бессонницы… Слава богу, в новой семье мне дали возможность забыть про домашнюю работу, и я забыла - быстро и насовсем. Но чувство, дикое чувство тревоги, что если на тебя не наорали, значит рано расслабляться – это всего лишь предвестник чего то, еще более страшного – не отпускало еще очень долго.
Со временем я стала нормально питаться, и одно это как рукой сняло половину моих «голодных» психов. Да, в той жизни я голодала, и не понимаю, почему мне должно быть стыдно в этом признаться. Я же в этом не виновата. Виноватыми себя, наверное, считали родители… Все равно не вижу никакой логики…Была новая школа и возможность учиться (банально делать уроки). А еще я занялась спортом. И оказалась вовсе не такой больной и слабой, как мне внушали с детства.
***
…Ровно год назад, тоже было мокро и пасмурно. Серая хмарь, казалось, съела все цвета, кроме первой, ядовитой зелени. Мокрая земля казалась черной. Я в очередной раз поскандалила с матерью и была отправлена на огород вскапывать грядки в качестве наказания. Впрочем, вся моя жизнь была наказанием, уже не помню, за что. Ах, да, я же сломала ЕЕ жизнь.
Мокрая глина была пластичной и клейкой, ни один ком не хотел отрываться от пласта даже когда я налегала на занозистое древко лопаты со всей злостью, а злости во мне в тот день было много… Было холодно, мерзли руки, болели ушибленные пальцы, прокушенная губа, глаз, с которого я умудрилась вытереть слезы грязным рукавом, и голова от пульсирующего в ней красного пятна. Я всерьез раздумывала о том, вскрыть мне вены, или сначала поубивать всех вот этой самой лопатой, перебить всю посуду и окна, а потом уже вскрыть вены. Другие дети на моем месте давно уже ушли бы огородами, но у меня был не такой характер. Я находила даже некий оттенок героизма в том, чтобы стоически выдержать наказание. И единственной моей робкой местью будет гордый отказ от ужина... А может просто была уже настолько забитой, что такие крамольные мысли не посещали мою голову...