Со скамьи поднялся Уэйн Оуверхолсер, самый процветающий фермер Кальи Брин Стерджис, доказательством чего служил внушительный живот.
— Выслушайте меня, прошу вас.
— Мы говорим, спасибо, сэй, — пробормотали они.
— Скажу вам, что мы должны сделать, — он огляделся. — То же самое, что делали всегда. Кто-нибудь из вас хочет предложить сразиться с Волками? Есть среди нас сумасшедшие? Чем будем сражаться? Камнями и копьями? Несколькими луками и винтовками? Таким вот заржавленными, как у него? — он ткнул пальцем в Эйзенхарта. — Думаю, во всей Калье мы наберем штуки четыре.
— Не надо смеяться над моей железной стрелялкой, сынок, — ответил Эйзенхарт, но с грустной улыбкой.
— Они придут и возьмут наших детей, — вновь Уэйн Оуверхолсер обвел взглядом сидящих в зале мужчин. — Некоторых из них. А потом оставят нас в покое на целое поколение. А то и дольше. Так есть, так было, я говорю, нельзя и пытаться что-либо изменить.
Многие, похоже, не согласились с Оуверхолсером, но он подождал, пока ропот смолкнет.
— Двадцать три года или двадцать четыре, особой разницы нет, — продолжил он, когда установилась тишина. — В любом случае это долгий период. Долгий период мира. Возможно, вы кое-что забыли, друзья. К примеру, что дети, в принципе, та же пшеница или кукуруза. Бог пошлет новых. Я знаю, смириться с этим трудно, но так мы жили и так должны жить.
Тиан не стал ждать ответной реакции. Чем дальше они уходили по этой дороге, тем меньше оставалось у него шансов на то, что удастся их развернуть. Он поднял перышко опопанакса и воскликнул: «Послушайте, что я скажу! Послушайте меня, прошу вас!»
— Мы говорим, спасибо, сэй, — откликнулись мужчины. Оверхостер недоверчиво смотрел на него.
«И ты прав в том, что так смотришь на меня, — подумал фермер. — Потому что я сыт по горло этим трусливым здравым смыслом».
— Уэйн Оуверхолсер — умный человек, человек, добившийся многого, — начал Тиан, — и по этим причинам мне не хочется спорить с ним. Есть и еще одна причина: по возрасту он мог бы быть мне отцом.
— А ты уверен, что он не твой отец? — крикнул Росситер, единственный наемный работник Гарретта Стронга. Конечно же. Все засмеялись, даже Оуверхолсер улыбнулся шутке.
— Сынок, если ты не хочешь спорить со мной, так и не спорь, — заметил Оуверхолсер. Он продолжал улыбаться, но только ртом.
— Но я должен, — Тиан начал прохаживаться перед рядами скамей. В его руке мерно покачивалось ржаво-красное перышко опопанаса. Тиан чуть возвысил голос, чтобы все поняли, что теперь он говорит не только с крупным фермером.
— Я должен, потому что сэй Оуверхолсер достаточно старый, чтобы быть мне отцом. Его дети выросли, как вы все знаете, и, насколько мне известно, их было всего двое, одна девочка и один мальчик, — он выдержал театральную паузу, а потом нанес удар. — Родившиеся через два года, — другими словами, по одному. То есть недоступные для Волков. Произносить этих слов не требовалось. Все и так поняли. И зашептались.
Оуверхолсер густо покраснел.
— Зачем ты это сказал? Я говорил в общем, независимо от того, сколько детей рождается сразу, один или двое! Дай мне перышко, Джеффордс. Мне еще есть, что сказать.
Но сапоги начали барабанить по полу, все сильнее и сильнее. Оуверхолсер сердито огляделся, из красного стал багровым.
— Я говорю! — взревел он. — Или вы не хотите меня слушать, спрашиваю я вас?
В ответ раздалось: «Нет», «Не теперь», «Перышко у Джаффордса», «Садись и слушай». Тиан понял, Оуверхолсер познает на собственном опыте, пусть и поздновато, что в глубине души самых богатых и самых удачливых в деревне не любят. Эти менее удачливые и менее хитрые (в большинстве случаев первое шло рука об руку со вторым) могли снимать шляпу, когда богатые проезжали мимо на телеге или в двуколке, могли послать зарезанную свинью или теленка в знак благодарности за помощь, которую оказывали наемные работники богача при постройке дома или амбара, богатым могли аплодировать на общем собрании в конце года за покупку пианино, которое теперь стояло в Павильоне. А вот теперь мужчины Кальи с радостью выбивали сапогами дробь по деревянному полу, пользуясь случаем «опустить» Оуверхолсера.
Оуверхолсер, не привыкший к такому обращению, более того, ошеломленный случившимся, предпринял еще одну попытку.
— Могу я взять перышко, дай его мне, прошу тебя!
— Нет, — ответил Тиан. — Позже, если захочешь, но не сейчас.
Ему ответили крики восторга. Кричали, в основном, самые мелкие фермеры и их наемные работники. Мэнни компанию им не составили. Они еще больше прижались друг к другу, слившись в синее пятно посреди зала. Такой поворот событий явно поставил их в тупик. Воун Эйзенхарт и Диего Адамс тем временем, переместились к Оуверхолсеру, зашептались с ним.
«У меня есть шанс, — подумал Тиан. — И главное, использовать его по максимуму».
Он поднял перышко, и все замолчали.
— Всем будет предоставлена возможность высказаться, — напомнил он. — Что же касается меня, я говорю следующее: мы не можем и дальше так жить, склонять головы и стоять столбом, когда Волки приходят, чтобы забрать наших детей. Они…
— Они всегда возвращают их, — встрял наемный работник, Фаррен Поселла.
— Они возвращают оболочку! — воскликнул Тиан, и его тут же поддержали несколько криков: «Дело говоришь». Но не так уж и много, решил Тиан. Отнюдь не большинство.
Он вновь понизил голос. Не хотел навязывать им свое мнение. Оуверхолсер попытался, но ничего не добился, несмотря на свои тысячу акров.
— Они возвращают оболочку, — повторил он. — А мы? Что происходит с нами? Некоторые могут сказать, что ничего, что Волки всегда были частью нашей жизни в Калье Брин Стерджис, как случайный ураган или землетрясение. Однако, это не так. Они приходят сюда шесть последних поколений, но не более того. А люди живут в Калье больше тысячи лет.
Старик-Мэнни с костлявыми плечами и мрачным взглядом приподнялся: «Он говорит правду, друзья. Фермеры жили здесь, а среди них и Мэнни задолго до того, как тьма опустилась на Тандерклеп, не говоря уже о приходе Волков».
В зале на слова старика ответили изумленными взглядами. Его похоже, такой ответ вполне устроил, поскольку он кивнул и опустился на скамью.
— Поэтому, если говорить о заведенном порядке вещей, но Волки в нем — новый элемент, — продолжил Тиан. — Шесть раз приходили они за последние сто двадцать или сто сорок лет. Кто знает? Мы, как вы знаете, не слишком следим за временем.
Шепот. Кивки.
— В любом случае, приходят они с каждым новым поколением, — Тиан заметил, несогласные с ним люди начали группироваться вокруг Оуверхолсера, Эйзенхарта и Адамса. К ним мог примкнуть, а мог и не примкнуть, Бен Слайтман. Он уже понял, что их ему не убедить, обладай он даже голосом ангела. Что ж, решил Тиан, он обойдется без них. Если, конечно, остальные пойдут за ним. — Раз в поколение появляются они и сколько детей уводят с собой? Три дюжины? Четыре?
У сэя Оуверхолсера, возможно, тогда не было детей, но у меня они есть, и не одна пара близнецов, а две. Хеддон и Хедда, Лайман и Лия. Я люблю всех четверых, но через месяц двух из них заберут. А назад они вернутся рунтами. Лишившись той искорки, которая превращает каждого из нас в человека.
«Слушайте его, слушайте его», — прокатилось по залу.
— У скольких из вас есть близнецы, у которых волосы растут только на голове? — спросил Тиан. — Поднимите руки!
Шестеро мужчин подняли руки. Потом восемь. Двенадцать. Всякий раз, когда Тиан думал, что все, поднималась еще одна неохотная рука. В конце концов, он насчитал двадцать две руки, и, разумеется, в Зал собраний пришли не все, кто имел детей. Он увидел, как поморщился Оуверхолсер, увидев такое количество поднятых рук. Диего Адамс также поднял руку, и Тиан удовлетворенно отметил, что он чуть отодвинулся от Оуверхолсера, Эйзенхарта и Слайтмана. Трое Мэнни подняли руки. Джордж Эстрада. Луис Хейкокс. Многие другие, которых он знал. Ничего удивительного в этом не было, в Калье он знал практически всех. За исключением, возможно, нескольких бродяг, которые работали на маленьких фермах за мизерное жалование и горячий обед.