— Ничего не понимаю, — он запустил руки в волосы. — Где, в чем моя ошибка?
— Будем надеяться, Айсен Антонович, что эксперты найдут нашу ошибку.
— Борис Иванович, а вы-то тут причем?
— Ну как же? Мы все в ответе.
— Нет, нет, в его смерти виноват я один и... готов нести любое наказание.
— Эк, куда хватил. Подобное могло случиться с каждым, — Вагин умолк, но вскоре заговорил снова: — Жаль, конечно. Мы потеряли очень важное звено. Теперь придется полагаться только на свою сообразительность и на передопрос этого... По-моему, его как раз ведут. — Вагин посмотрел на дверь, за которой послышались неторопливые шаги. — Если же он ничего нового не расскажет, будем исходить из того, чем уже располагаем, а его... — министр не закончил своей мысли: в кабинет ввели арестованного. Посмотрев на шпиона, Вагин отметил, что тот заметно сдал. Всегда румяные щеки стали бледными. В глазах сейчас читались испуг, озабоченность, тоска. Вялыми стали и движения. Разглядев все это в долю секунды, Вагин пригласил вошедшего сесть.
— Кроме того, что вы уже рассказывали, что-нибудь добавить можете?
— Ничего, — сипловатым голосом ответил шпион, тут же прокашлялся и уже более твердо пояснил: — Я вам рассказал все. Честное слово, все. Мне надлежало войти в доверие к дяде, собрать о нем, как я уже говорил, компрометирующие данные, а вербовку его должен был осуществить мой напарник. От него же я должен был получить и задание на будущее. Надеюсь, он вам подтвердит это.
«Ничего он уже больше не подтвердит», — подумал про себя Вагин и попытался уточнить:
— Так-таки и ничего? Никакого другого задания вы не имели? — полковник внимательно, но спокойно смотрел на шпиона.
— Никакого, — не выдержав взгляда полковника, тот опустил глаза. — У меня было задание только в отношении дяди...
— «Дяди!» — не без иронии произнес Вагин. — Какой он вам дядя? За кого вы нас принимаете? Вот, читайте, — он бросил через стол заключение экспертизы по фотокарточкам и письмам. — Пора кончать эту комедию. Читайте же, — приказал он шпиону, который сидел не шелохнувшись. — Там достаточно ясно сказано, какой вы Орешкин. Больше того, настало время сказать вам: настоящий Павел жив, и не исключено, что скоро будет здесь. Вот так-то. А вы — «дядя» да «дядя!»
Поняв, что свершилось то, чего он больше всего боялся, шпион плохо слушал полковника. Опустив голову и зажав между коленями кисти рук, он думал о смерти и мысленно уже прощался с жизнью.
Угадав состояние шпиона, Вагин стал прохаживаться по кабинету, давая арестованному возможность прийти в себя. Так прошло минут десять. Затем он снова подошел к шпиону.
— Ну так как, будем читать?
Шпион выпрямился, и вместо ответа спросил:
— Можно попить? — он покосился на стоявший на столе графин. Получив разрешение, дрожащей рукой налил в стакан воды и, как бы боясь, что у него могут ее отнять, жадно выпил. Поставив стакан на место, выдохнул:
— Читать нет смысла. Я понял, вам действительно все известно. Все. Значит, мне конец?
— Опять вы за свое. Хотя, скажу вам, если и дальше будете вести себя так, то...
— Как? — шепотом переспросил шпион.
— А вот так: до сих пор вы были с нами не откровенны. Вы многое скрыли. О том, как вы оказались на службе у иностранной разведки, вы нам насочиняли. Не рассказали, чем занимались. Как проникли в армию. По сути, ничего не рассказали и о своих шефах. Вот если вы на все эти вопросы дадите исчерпывающие ответы, у вас появятся какие-то шансы на спасение. Вот так. А теперь выбирайте.
Шпион снова попросил воды и, помолчав с минуту, изобразил на лице раскаяние.
— Да, верно. Кое-что я скрыл. Я думал, вы не узнаете. Я не хотел терять любимую. Но теперь уже все, — он махнул рукой. — Расскажу. Все расскажу. Спрашивайте...
— А что спрашивать? Перед вами поставлены конкретные вопросы, вот на них и отвечайте.
— Но это длинная история, — сказал шпион после минутной паузы.
— Ничего, послушаем. А начать можете со своей настоящей фамилии и с того, как вы стали изменником.
Шпион словно проглотил застрявший в горле комок и сдавленно произнес:
— Новаков я. Павел Новаков. Сейчас расскажу вам и о том, как оказался у немцев...
Он закрыл глаза. Перед его мысленным взором четко предстали события того дня, когда он изменил Родине. Вот он, как и другие солдаты, в составе взвода, с винтовкой в руках, с подсумком и гранатами на поясе короткими перебежками под сильным огнем противника медленно, но настойчиво продвигается к тракторному заводу. Огонь со стороны немцев усиливается. Взвод редеет, но те, кто еще остался, падая и снова поднимаясь, рвутся вперед. Вдруг бежавший рядом с Павлом солдат вскрикнул, выронил винтовку и стал медленно опускаться на землю. Новаков глянул на его перекошенное от боли лицо, и в это мгновенье прямым попаданием снаряда солдат был разорван надвое. Новаков с криком ужаса метнулся за развалины.
Вспомнив сейчас об этом, шпион открыл глаза и, желая избавиться от неприятного воспоминания, стал следить за ногами полковника. Однако это не помогло, и перед ним вновь ожило прошлое. Вот он преднамеренно оторвался от взвода, спрятался в подвале разрушенного дома. Ночью, обходя горящие здания и избегая освещенных мест, он перебрался на сторону врага. А дальше — плен, допросы, вербовка, разведшкола. Помолчав еще некоторое время, Новаков, не торопясь, тихим голосом пересказал эти события.
— Так, — выслушав шпиона, произнес Вагин. — Похоже, что сейчас вы рассказали правду. Ну и чем же вы занимались после школы?
— Ничем. Заставляли только агитацию вести в лагерях советских военнопленных.
— Назовите преподавателей школы.
— Я могу назвать только их клички. Правда, был там один майор по фамилии Штейн.
— Как вы сказали? — быстро переспросил Вагин.
— Штейн. Но после разгрома Германии, насколько мне известно, он сменил фамилию и стал Мэнсфилдом.
Вагин и Турантаев переглянулись.
— Скажите, — обратился к шпиону Турантаев, — как вам удалось завладеть документами Орешкина?
Шпион помялся.
— Об этом я могу только догадываться. Мне их вручил все тот же Мэнсфилд. А как это все произошло, я вам сейчас расскажу...
XXIV
Поздним апрельским вечером последнего года войны по Берлину на большой скорости шла новенькая пятиместная машина марки «Хорьх». Сравнительно светлая ночь позволяла водителю вести машину не зажигая фар. Попетляв по городу, «Хорьх» свернул в темный переулок и заметно сбавил скорость. Еще через минуту шофер выключил зажигание, и машина покатилась по инерции. Проехав таким образом метров пятьдесят, водитель приоткрыл дверку кабины, посмотрел назад и тут же повернул налево. Поровнявшись с небольшим домом, скрытым со стороны улицы высоким густым кустарником, шофер притормозил. Из машины выскочили трое. Все они были в штатском. Машина тихо покатилась дальше. Проехав два квартала и повернув направо, шофер включил зажигание и, старательно объезжая воронки от бомб, повел машину в центр города.
Двое высадившихся из машины были высокого роста. Третий же заметно отличался от них: низок, тучен. На его широких округлых плечах небрежно висел темный плащ. По тому, как он держался со своими спутниками, по его манерам, было ясно, что он старший.
Человек в плаще шел впереди и через несколько метров свернул на узкую, выложенную из бетонных плит, дорожку и повел своих спутников вдоль высокой красивой ограды. Здесь он открыл калитку и через двор подошел к двери стоявшего в саду особняка. Снова остановился и стал вслушиваться в ночную тишину. Его спутники зашептались между собой. Один из собеседников был заметно взволнован, хотя еще и не знал, зачем его пригласили сюда. Это был Новаков. Волнение, видимо, передалось и его учителю, майору Мэнсфилду, который всячески старался сохранить спокойствие, но это ему плохо удавалось.