— Понятно, — сказал Павел, так как полковник замолчал, раскуривая сигару. Делал он это не очень умело.
— Тем лучше. Кстати, я забыл представиться. Моя фамилия Купер.
«Врешь», — подумал Павел равнодушно, но промолчал.
— А о вас я кое-что знаю, — продолжал полковник. — Мне говорили, что вы неглупый человек, с сильной волей и твердым характером. Но, поверьте, ваше упорство достойно лучшего применения! Мы могли бы договориться...
— Вряд ли! — не выдержал Павел.
— Не спешите. Я не буду расписывать райскую жизнь, которая ожидает вас здесь. Она действительно может стать такой, но, разумеется, не даром. Цена — сотрудничество с нами. Тогда, кто знает, вы сможете побывать даже на Родине, правда, кратковременно и не как турист, — полковник рассмеялся, довольный шуткой.
— То есть, как шпион, — Павел тоже улыбнулся.
— Если вам нравится это слово... Однако, как у вас говорят, все работы почетны, особенно если... за них хорошо платят.
— Нет, — сказал Павел, — не стоит стараться, мистер... Купер. Я атеист, и не продаюсь даже за райские яблоки.
— Не стоит торопиться. Мы еще поговорим. А на досуге поразмышляйте над тем, что в раю, кроме яблок, есть еще кое-что.
Купер беседовал с Павлом еще несколько раз, но все их разговоры в том или ином варианте повторяли первый. Для Павла эти свидания имели одну ценность — возможность вырваться из своей, хоть и комфортабельной, но напоминающей тюремную камеру комнаты и из окна машины понаблюдать берлинскую жизнь. Маршруты поездок, кстати, никогда не повторялись. Правда, эти наблюдения принесли и горькое разочарование: Павел убедился, что убежать практически невозможно.
Иногда Павел думал, что, может быть, стоит согласиться на предложение Купера. Пройти подготовку, узнать как можно больше, а оказавшись в СССР, тут же явиться в органы МГБ и все рассказать. Должны же ему поверить! Все это было вроде бы логично, но непобедимое внутреннее чувство говорило Павлу, что это не выход. Как ни верти, но дать подписку на шпионаж против Родины — все равно, что изменить, хотя бы формально. Он не мог на это пойти и каждый раз давал себе слово бороться до конца.
Летели бессмысленные, похожие друг на друга дни, и однажды Павел понял, что в его жизни надвигаются какие-то перемены. Вот уже несколько недель его не вызывали к Куперу и вообще о нем, кажется, забыли. Он не мог, конечно, знать, что в это время в Советском Союзе объявился его двойник.
Хуже всего была полная неизвестность. Павел все заметнее стал нервничать, почти перестал спать по ночам. Вместе с ним жили еще несколько человек, как он догадывался, его соотечественники, но общаться им было строго запрещено. Впрочем, и видел-то он их мельком, прогуливаясь по замощенному двору или по довольно обширному парку, прилегающему к заднему фасаду особняка. Разговаривать можно было лишь с двумя-тремя американцами в штатском, которые иногда заходили к нему поболтать, особенно один по фамилии Краус. Он был в довольно большом чине — подполковник, но вел себя просто, охотно шутил, вроде бы много рассказывал, но после его ухода вспомнить было почти нечего. Это-то Павлу и не нравилось.
Особенно не хотел он с ним встречаться сегодня. Вернувшись после обеда с очередной прогулки по парку, Павел от нечего делать решил прилечь. Он снял пиджак, поправил подушку и вдруг резко отбросил ее в сторону. Под подушкой лежала какая-то бумажка. Крупными печатными буквами на ней было написано по-русски: «Вам угрожает опасность. Вы много знаете, но не приносите пользы. Сегодня вечером после разговора с Купером постарайтесь покинуть особняк и идите к мосту. Там увидите белый «Оппель-капитан» и спросите у водителя: «Это машина из Франкфурта?» Далее положитесь на шофера. Все зависит от вас. Или сегодня, или никогда!.. Записку сожгите. Ваш друг.»
«Провокация? — думал Павел. — Но что она им даст? Хотят убить при попытке к бегству? Зачем же поднимать шум на оживленной улице, когда это можно сделать тихо и незаметно прямо здесь?».
Так ничего и не решив, Павел хотел спросить у часового, не заходил ли кто в комнату, но передумал. Еще раз внимательно перечитал записку и сжег ее.
Постояв у окна, Павел прилег на кровать и уставился в потолок. Решение не приходило. Мысли путались, а мозг упрямо сверлили слова: «Сегодня или никогда!..» Страшное слово «никогда». Он снова подошел к окну и увидел расхаживающего по двору Крауса. Тот тоже увидел Павла и помахал ему рукой.
— Пусть будет сегодня, — прошептал Павел. — В конце концов терять мне нечего...
В комнату вошел Краус. Дверь он почему-то не закрыл и громко сказал:
— Шеф снова вспомнил о вас, поедемте.
— Господин подполковник, — голос Павла дрогнул, но он справился с волнением. — Разрешите узнать, зачем я понадобился Куперу?
— Чего не знаю, того не знаю. Собирайтесь.
— Если за тем же, то лучше и не ездить. Я своего решения не изменил.
— Напрасно горячитесь, друг мой. Все к лучшему в этом лучшем из миров.
— Вы что, серьезно считаете меня своим «другом»? — Павлу стало даже весело. — Хороши друзья, которое хотят купить душу...
— Как знать, — перебил его Краус и вдруг подошел к кровати. Взяв подушку, он положил ее на место и нравоучительно произнес: — Уходя из комнаты, постель надо заправлять.
«Провокация. Чистейшей воды провокация, — стучало в мозгу у Павла. — А, черт с ним! Рискну. Все равно хуже не будет».
В кабинете полковника Павел, не дожидаясь вопросов, спросил сам:
— Что вы от меня хотите?
— Не очень много, — Купер слегка улыбнулся. — Вы окажете нам всего одну небольшую услугу, а уж мы вас не забудем. Вы молоды, только начинаете жить и в ваших интересах сделать это начало солидным и красивым.
— И в чем же эта услуга будет заключаться?
— Вот это уже мужской разговор! — оживился Купер. — Как вы смотрите на то, чтобы съездить в Якутию, навестить своего дядю и... э-э-э... любимую. Попутно выполните пустячное поручение, а?
— Кого-нибудь убить, что-нибудь украсть или взорвать?
— Ну что вы! Все гораздо проще...
— Проще, господин полковник, может быть только одно, — перебил Купера Павел, — я действительно хочу попасть в СССР. Но только как свободный советский человек. Как гражданин своего отечества. И вы обязаны выполнить это мое требование. Слышите: требование! Иначе вам рано или поздно придется за все отвечать по закону. — Павел чувствовал, что говорит лишнее, но остановиться уже не мог. — Я догадываюсь, что это наш последний разговор, вам ничего не стоит уничтожить меня, но подумайте вот над чем, господин... Купер. Сегодня вы — представитель великой державы, а совсем недавно были представителем «великого» рейха. Где он, этот рейх? Объяснять дальше?
— Не стоит, — полковник уже справился с собой и говорил почти спокойно. — Краус, в карцер этого идиота. Самый строгий режим! Ни куска хлеба, ни глотка воды! Подохнет — туда ему и дорога, не жалко.
— Слушаюсь, сэр, — Краус небрежно отдал честь и равнодушно бросил Павлу: — Давай вперед!
Спускаясь по лестнице, Краус как бы про себя заметил:
— Вот и поговорили по душам. Даже послушать интересно было. — А как только они спустились вниз и поравнялись с часовым у бокового коридора, Краус вдруг хлопнул себя по лбу, чертыхнулся и поспешно стал подниматься обратно к Куперу. Вернулся он минут через пять и, не увидев около часового Орешкина, спросил, где русский.
— Он в туалет попросился, сейчас вернется.