Седой был в том, другом времени, которое уже невозможно было вернуть. Но все, что оставалось в душе как воспоминание, будоражило до сих пор и, главное, позволяло отрешиться, спастись от настоящего. Мысли Седого постоянно крутились вокруг Мити, и сам он не мог понять, почему это происходит? Что-то в нем притягивало как магнит. Память эта стала особенно беспокоить его с той поры, как услышал он о том, что Митя смог убить. И хотя причины, побудившие его к этому, были понятны, все же Седой никак не мог поверить в то, что Митя, именно Митя, поднял руку на другого человека, на женщину. В том давнем времени Митя ничем особенным не выделялся, не был он ни верховодом, ни слабаком. И все же стоял несколько в стороне, особняком, хотя и появлялся у них на голубятне, где царили воровские законы.
Именно сейчас вспомнилось Седому, как он впервые столкнулся с Митей на голубятне. Седой тогда привел туда совсем юную девицу. Она молчала, испуганно глядя в землю. Пацаны, тоже молча, обступили ее.
— Ну что, — сказал Седой, — попалась?!
— Ты, Седой, болван, — ответила девчонка и умолкла.
— Пацаны, — начал свою речь Седой, — долго я пытался отловить эту мамзель, — и он грязно выругался, — наконец-то удалось. Что мы с ней сделаем, пацаны?
Молчание становилось тягостным.
— Отпусти ее, Седой, зачем она тебе сдалась? — пробурчал Митя.
— Нет уж, дудки, не выйдет… А что, если ее…
Блатные потупили глаза — и не потому, что застеснялись, нет, просто что-то похожее на жалость охватило вдруг всех. Никто не решался двинуться с места. Ждали Жигана.
Митя тоже ждал его, он был уверен, что придет Жиган и отпустит девчонку. Жиган подошел не торопясь, слегка позируя. Руки он держал в карманах, будто по привычке собирался выхватить нож. Жиган приблизился к девчонке вплотную, так, что она заметно побледнела, вынул руку из кармана, взял девчонку за подбородок и тихо сказал:
— Испугалась?
— Да! — ответила она.
— Ну их к черту, — сказал Жиган, — ну их к черту… Не бойся, идем со мной.
— Ладно, — согласилась девчонка.
Все расступились, и вслед за Жиганом она пошла в каменный сарай. Седой взглянул на Митю и почувствовал, что тот оцепенел. В отличие от девчонки Митя не верил Жигану и с ужасом ждал финала. Через некоторое время из сарая раздался крик и оттуда, вся в слезах, выскочила девчонка. Митя кинулся к голубятне, но Седой удержал его.
— Пусти, Седой! — крикнул Митя. — Пусти, убью!
На лице Мити было такое выражение, что Седой понял, если он отпустит Митю, тот действительно сделает что-то такое, о чем потом будет жалеть. И он не отпустил парня.
— Не дури, — крикнул Седой, — не связывайся с Жиганом.
— Тебе-то что за дело? Отпусти.
— Нет, — сказал Седой и снова увидел на лице Мити совсем несвойственное ему выражение злобы и ненависти.
Пацаны потом передали все Жигану, и не миновать бы Мите неприятностей, потому что против такого «авторитета» он был никто, но, видно, Жиган не счел нужным связываться с каким-то пацаном и пропустил все мимо ушей.
Вспомнил сейчас Седой и другое: разговор с Митей, когда тот приходил к нему в гости.
— Ты бы завязал, Седой, зачем тебе это нужно: тюрьма, муки?..
— Малахольный ты, — ответил ему Седой, — а жить как?
— Работать иди…
— Работать? — рассмеялся Седой. — Пробовал я работать, но повесили на меня клеймо вора… Больше двух-трех месяцев не получается, не лажу с людьми.
— Ты не ладишь? — подивился Митя. — Чудно!
— Со сволочами не лажу.
— Не все же сволочи!
А однажды подошли к Седому урки: скажи, мол, Мите, чтобы не приходил на голубятню — не нужен он там, чего зря ошиваться!
— Скажи, Седой, а не то ему голову отстригут, понял?
Тогда Седой схватил за отвороты пиджака одного из ребят, резким движением притянул к себе и еле слышно прошептал:
— Смотри, падла, не лезь к человеку.
— Да разве он человек, Митя этот?
— Ладно, сгинь…
И урки сгинули. Но не успел Седой дойти до подъезда, как от противоположной стены отделились трое и не торопясь пошли на него.
«Конец», — подумал Седой и хотел было крикнуть, однако трое неожиданно остановились: они увидели спокойно улыбающегося Жигана, который (и откуда он только взялся?) шел им наперерез.
Жиган подошел к уркам, еще раз улыбнулся и, тщательно выговаривая каждое слово, произнес:
— Тронете Седого, своей рукой зарежу…
Повернулся Жиган и пошел — красиво так, враскачку. А Седой направился домой, и никто его не трогал…