— Что, урки, любите красиво жить?
Урки молчали, отсиживались.
— Молчите! — продолжал Филин. — Ничего, придет время, заговорите, когда самим выбирать придется. А придется выбирать, обязательно. И Жиган вам, урки, не поможет…
— Кончай нудить, Филин, возьми гитару, спой лучше, — говорил Седой.
— Я тебе дам — нудить, — приходя в боевое настроение, начал было Филин.
— Ну чего ты дашь? — задирался Седой. — Лучше скажи, за сколько ты своих продал? А? Когда голубятню ходили брать, что, не помнишь?! Так я и думал. А если я Жигану скажу?..
— Ты что, очумел? — вскрикнул Филин. — Да чтоб мне сквозь землю провалиться… чтобы своих… чтобы я Жигана продал…
— Кончай, — ухмыльнулся Седой, — мне бахрушинские пацаны все сказали… Не буду я пока Жигану трепать, погожу немного…
Филину передали гитару, и он, медленно перебирая струны, запел грубым, охрипшим от водки голосом:
Пацаны и впрямь представляли себе эту бухту и закованных в кандалы людей в серой арестантской одежде. Филин никогда не был в тюрьме, он скитался по ближним лагерям, просто само слово «блатной» да и несколько сроков в придачу производили на ребят сильное впечатление. Филин представлялся им кем-то вроде наместника воровского бога на земле. Конечно, только после Жигана.
Много горя доставил тогда Мите этот карманник.
— Где там у нас чужак? — обычно спрашивал Филин про Митю, и кто-нибудь из «шестерок» уже послушно бежал в темный угол, чтобы поставить парнишку перед строгими очами «наместника».
— Рассказал бы что-нибудь интересное, — ехидно улыбаясь, говаривал Филин.
— Конечно, — обещал Митя.
— Врешь, не расскажешь. Ты все больше с другими, с Седым якшаешься, к Жигану в друзья лезешь… — мрачно говорил Филин и, размахнувшись, бил Митю кулаком в лицо. Но это было до той поры, пока двухгодичные тренировки в секции бокса не принесли своих плодов. И однажды, к вящему удивлению всей блатной братии, когда Филин в очередной раз ударил Митю, тот провел на нем один из самых своих любимых приемов — мельницу. Блатной народ удивился, но зауважал. А Филин, очнувшись от нокаута, пустил в ход нож. Этот нож вполне мог угодить Мите в грудь, если бы не скользнул по руке…
Митя вышел на свет.
— Здорово, Филин, — спокойно сказал он.
— Кто это? Кто это говорит обо мне? — придушенно спросил Филин.
Митя почувствовал: сейчас что-то произойдет. Так всегда было с ним в минуты напряжения. (И даже во сне он вздрогнул и насторожился).
«А если у него пистолет? Убьет ведь, не сомневаюсь, что убьет».
Филин шел прямо на него.
— Это ты, — спокойно сказал он и остановился. — Как же я тебя сразу не опознал?
Опасность продолжала висеть в воздухе, словно тяжелый свинцовый шар. И вдруг Филин опустил руку в карман..
«Сейчас он достанет пистолет и выстрелит», — подумал Митя.
Но Филин достал сигарету, прикурил от услужливо подставленной зажигалки и надолго замолчал. Однако тишина грозила взорваться бурей.
— Урки, — раздался хорошо знакомый Мите голос, и он узнал Жигана. — Что это вы здесь такие скучные? Сразу видно, что дела делаете…
— Веселимся, — неожиданно для самого себя сказал Митя.
— Здорово, — приветствовал его Жиган, — давно не виделись, откуда взялся?
— А ты?
— У меня дела.
— И у меня.
— С Филином, что ли? У тебя? Впрочем, меня это не касается.
— Еще не забыл его? — кивнув на Митю, спросил Филин у Жигана.
— Ну, зачем же ты так, Филин, мы ведь давно знакомы и друг про друга все знаем. Митя — свой кореш, хоть и не вор. Седой мои нервы бережет, что-то от меня скрывает, а вот с тобой…
— Что со мной? — начал было Филин.
— Я пойду, Жиган, — вяло сказал Митя.
— Погоди, мы еще не закончили…
— Пойду…
— Ну, как хочешь…
Митя двинулся к выходу, но резкий крик опередил его. Кричал Филин.
— Нет, — раздавался его голос, — нет, я не убивал. Нет, Жиган, пощади, не продавал я…
Крик смолк, но Митя даже не обернулся…
Утро было теплым и солнечным. Горланили птицы. Митя открыл глаза, приподнялся и сел на постели. На окне, словно живой огонь, алел цветок. «Странный сон, — подумалось ему, — прошлое возвращается, но все-таки хорошо, что я проснулся…»
Он еще не окончил свои размышления, как в комнату вбежал молодой цыган и дико закричал: