— То не твоя забота, ты живи. Не так я мыслил о нашей встрече.
— И я, — в тон ему ответил Митя и поднялся.
— Негоже так, Митя, посиди еще, вспомним наши прошлые годы.
— Да, — согласился Митя, — что-то я задергался.
И он снова присел на стул.
Некоторое время в комнате стояла такая тишина, что можно было услышать шедшее неизвестно откуда монотонное гудение и изредка доносившиеся с улицы звуки города. Седой и Митя сидели молча, думая каждый о своем, но мысли их неизбежно возвращались к тому времени, когда все было по-другому и никто не боялся сказать лишнего слова. Конечно, это время связывало их воедино, но только до известного предела, за которым пути бывших корешей резко расходились. И каждый из них сейчас думал о том, что предшествовало этой встрече и что проистекло до той минуты, пока они не оказались в комнате Седого за грубо сколоченным столом.
«Вот ведь чудеса, — думал Митя, — никогда не думал, что окажусь в самом сердце «малины», да еще с криминалкой свяжусь. Я — рабочая косточка! С малолетства вкалывал, в войну матери рабочую карточку принес, и это помогло не умереть с голоду». Время было суровым. Да, тогда блатные в моду входили. И пацаны от моды не отставали, да и он в том числе. Сапоги в гармошку с заправленными в них брюками-клеш с напуском, кепочка-семиклинка (малокозыркой ее еще называли), которую носили в любую погоду. Сначала Митю, как и многих других пацанов, к голубятне, стоявшей в глубине двора у каменного сарая, старшие и близко не подпускали. Да он к этому не особенно и стремился. Конечно, природу, особенно птиц и животных, Митя любил с самого детства. Он испытывал огромное удовольствие, наблюдая за парящими или кувыркающимися в небе птицами. А вот во дворе приходилось стоять в стороне. По натуре своей он был парень общительный и приятелей находил в любой среде, в том числе и среди блатных. Седого он знал с самого детства, наверное, с тех пор, как стал выходить во двор. Седой нравился ему за смелость и независимость — даже Жигану, королю блатных, и то никогда не поддакивал. Себя в обиду никому не давал, да и маленьких не трогал, а, наоборот, защищал.
Сблизил их с Седым случай. Как-то ребята с их двора решили повеселиться. Время двигалось к полуночи, и пацаны надумали грабануть кого-нибудь или просто «кулаки почесать». Такое времяпрепровождение Митю никогда не прельщало, и он молча ушел домой. На другой день так называемые друзья предъявили ему обвинение в «дезертирстве». Ушел с поля боя, в общем оторвался от «коллектива». Пацаны собирались его избить, и уже успели нанести первый удар. Но тут подоспел Седой. Он в миг раскидал нападавших, которые, словно волки, стаей наскакивали на одного. При этом Седой предупредил: «Если кто-нибудь поднимет руку на Митю, будет иметь дело со мной, а меня вы знаете!»
С тех пор у них и завязалась дружба. По-видимому, Седой давно приглядывался к Мите и видел, что он по натуре своей не трус, а еще умеет хранить молчание.
Как-то вечером, когда Митя возвращался из парка, ему встретились двое пацанов с Мытной.
— Что ты так рано домой? — спросили они. — Время только одиннадцать. Пойдем с нами, походим. Погода хорошая.
Они пересекли Калужскую площадь и вышли на Шаболовку. Потом свернули в какой-то двор, в глубине которого стоял деревянный дом. На втором этаже светилось одно-единственное окно. Обойдя дом вокруг, они остановились возле одного из окон с открытой форточкой. Митя сразу же понял, в чем дело, и не то чтобы его обуял страх, просто он никогда и в мыслях не держал стать вором, пойти на преступление. На его счастье из-за угла вышли две женщины в белых фартуках, это были дворники, которые в те времена регулярно дежурили по ночам. Так что запланированная пацанами кража, насколько он сумел понять, сорвалась. Пацаны те были людьми Седого.
После того случая и сам Седой пытался обратить Митю в свою веру. И еще несколько раз ему приходилось попадать в подобные ситуации, но словно сама судьба оберегала Митю от воровства. В конце концов Седой понял, что все его попытки — пустые хлопоты, что Митя выбрал для себя другую дорогу, и оставил его в покое. Но, несмотря на это, дружба и уважение друг к другу сохранились у них на всю жизнь.
Частенько по вечерам они уединялись, садились где-нибудь во дворе под деревом и, покуривая, обсуждали накопившиеся проблемы. Седой не скрывал от Мити своих похождений, и тот искренно переживал за «непутевого» приятеля.
Постепенно Митя стал отдаляться от Седого. А жизнь вора «в законе» шла своим чередом. «Много воды утекло с той поры», — подумал Митя.
А Седой, задумчиво поглядывая на Митю, размышлял о том, что, подбросив эту встречу, судьба вновь сыграла с ним скверную шутку. Седой знал, что рано или поздно схлестнутся они с Митей не на жизнь, а на смерть. И победителей в этой схватке не будет. Так подсказывало ему чутье. «Разве возможно оторвать Митю от цыган? — подумал Седой. — Они ему жизнь спасли, и он всегда будет благодарен им за это. Не понимает только, что их — горстка малая, и, если блатные сообразят и объединятся, задавят цыган раз и навсегда. Хотя в хитрости и изворотливости цыганам, конечно, не откажешь, много и в свое время они дел провернули. Но это все — прошлое, сейчас — другой поворот. Сейчас человеческая жизнь вообще в счет не идет, пачками в могилы кладут и не задумываются. Как же мне говорить с ним, если он и слушать не хочет? Где выход?»