— И куда мы торопимся?
— Давай, дед, веселей…
— На работу опаздываем…
— Не боись, не обманут…
— Щас, щас, милые, не верещите…
Когда подошла очередь Мити и он, нагнувшись, произнес привычное: «“Правду” дай!», то услышал в ответ:
— Иде ее взять?
— В душе, — включился Митя и тут же узнал Арнольдыча.
— Давай, Арнольдыч, не тяни, — послышался чей-то голос, — хватит тебе прибаутки гонять туда-сюда.
Арнольдыч с интересом взглянул на Митю.
— Мы, кажется, знакомы?
— Вроде бы, — сказал Митя.
— Книженцию интересную, не хочешь ли?
— Об чем? — продолжил игру Митя.
— Почитываешь, значит?
— Не хлебом единым.
— И мясом тоже, — тут же отреагировал Арнольдыч.
Очередь кипела от негодования.
— Ладно, сударь мой, бери газету, а если хочешь, приходи попозже, может, и отыщу для тебя что-нибудь поинтереснее «Правды».
— Арнольдыч, а ты (неожиданно для себя он назвал собеседника на «ты») популярен в районе. Удобно ли мне называть тебя Арнольдычем?
— Как хочешь, без разницы! — И улыбнулся.
С той поры Арнольдыч постоянно снабжал Митю разными дефицитными книгами. Их взаимная симпатия постепенно возрастала, и в те дни, когда Арнольдыч болел, Митя даже переживал и книг и газет не читал.
— Где ты такие книжки интересные берешь? — спросил однажды Седой у Мити.
— Арнольдыч помогает, — отстраненно произнес Митя, не надеясь, что Седой поймет его, но он тут же среагировал:
— Так ты с Арнольдычем подружился? Он — наш! Хотя и колдун. Знаешь, какая слава за ним бежит? Говорят, что он несчастье приносит. Кто его увидит более двух раз — на того беда сваливается.
— Брехня все это, — ответил Митя, — я его часто вижу, но, кроме хороших книг, на меня ничего не сваливается.
— Ну значит, он на тебя добрый глаз положил.
— Не знаю, что он на меня «положил», а только зря ты брехню слушаешь.
Митя рассмеялся. Но Седой был серьезен.
— А ты знаешь, что Арнольдыч «в законе»?!
— Брось, Седой!
— Верно говорю, знаменит он среди блатных.
— Смеешься надо мной?
— Не веришь, сам потом узнаешь…
— Одинокий дед, и все.
— Да какой он одинокий! — сказал Седой. — У него дочка есть, правда, она, шалава, редко дома появляется. Вот дед и считает, что, кроме собаки, у него никого нет…
И опять почему-то Мите стало грустно, но он уже понимал истоки этой своей грусти: одиночество карает всех, так же, как и смерть…
— Может, сходим к Арнольдычу, — ворвался в его раздумья голос Седого.
— Думаешь, он что подскажет? — спросил Митя. — Я не против. Арнольдыч — мужик стоящий. Чего тянуть? Давай прямо сейчас и пойдем.
— И как ты, Митя, не боишься в этом районе ходить? Ведь тебя ищут…
— Устал я жить, Седой, — ответил Митя, — чувствую, что ожесточаюсь. Душа моя кричит: «Остановись, Митя», а я не могу. Один раз в жизни я полюбил, и все поломалось.
— Добрый ты всегда был, еще с детства, людям очень верил, а они тебя наказали.
— Как же не верить-то? Иначе и жить невозможно.
— Не всем можно верить, Митя. Ты в своей любви одиноким был…
— Это правда, — согласился Митя. — Ладно, хватит базарить, пошли.
Арнольдыч жил неподалеку, в старом, чудом сохранившемся деревянном доме в глубине якиманских дворов. Седой и Митя прошли мимо чахлых, уныло доживающих свой век деревьев, мимо разрушенного сарая с полусгнившими досками. Скрипящая дверь с многочисленными надписями, намалеванными чей-то озорной рукой, проскрипев, пропустила их внутрь. Поднявшись на второй этаж, они на мгновение остановились перед новой дверью, которую украшало множество табличек. Она была не заперта.
— По старинке живут, — усмехнулся Седой.
— Другие люди, — в тон ему сказал Митя.
Постучав, но так и не услышав ответа, они вошли в просторную комнату. За столом сидел человек неопределенного возраста, в майке и в полотняных, смахивающих на пижамные, штанах. Он пил чай, и, судя по всему, это было для него самым интересным занятием на свете. Человек никак не среагировал на вошедших, а они, словно нарочно, громко топали, с шумом вытирали ноги, радостно хмыкали.
— Никак несет кого? — наконец заговорил хозяин.
— Ладно тебе, Арнольдыч, это я, Седой…
— Какого ты цвета, мы знаем, — вяло отреагировал Арнольдыч, — а вот кто с тобой, что-то понять не могу. Не вижу я, зрение плоховатое стало.