Но те звуки, которые услышал Митя, были совсем другими. В них не было ничего таинственного. Это были звуки животной страсти. Изнемогая в своей любовной истоме, стонала женщина и упоенно кричал мужчина. Эти голоса Митя выделил бы из сотен тысяч других. Это были голоса его жены и его друга. Ошеломленный, он сначала решил, что все это только послышалось. Но звуки повторились. И тогда осторожно, крадучись, словно вор (это в собственном-то доме!), Митя прошел к двери во вторую комнату. Она была немного приоткрыта. То, что Митя увидел, настолько его потрясло, что в первую минуту он просто оцепенел.
Женщина, которую он любил, его жена, извивалась в объятиях другого мужчины, его друга, человека, которому он верил как самому себе. Они словно забыли об опасности (ведь знали, что Митя может прийти) и предавались страсти на той самой постели, где он, Митя, всегда любил эту женщину.
Сначала Митя, потрясенный случившимся, хотел уйти, но душевная боль словно бы приковала его к порогу. Он стоял и смотрел, как обнаженные тела мужчины и женщины, словно гибкие ящерицы, извиваются на постели. Сколько это продолжалось, Митя не помнил, но неожиданно боль отпустила его, и он издал звук, похожий на стон. Женщина отреагировала первой. Она, будто проснувшись, мгновенно откатилась в сторону и упала на пол.
— Митя! — вскрикнула она. — Митя!.. Я… мы…
Мужчина схватил одеяло и, зарывшись в него, бормотал:
— Пойми, Митя, пойми, я не виноват, это все она…
Митя молчал. Потом он повернулся и вышел в коридор. Почти бессознательно прошел на кухню и достал нож, который сам же недавно наточил (это она его просила). Вернулся в комнату. Женщина торопливо одевалась, натягивая на себя кофту. Митя подошел к ней вплотную и, не говоря ни слова, ударил ножом. Удар был точным. Она упала как подкошенная, не издав ни стона. Мужчина, уже одетый, держал в руках неизвестно откуда взявшийся железный штырь.
— Да пойми ты, Митя, это она меня затащила… — кричал он, будто сумасшедший.
«Друг» не успел договорить: второй удар Мити был таким же точным, как и первый. Простонав, мужчина свалился. Митя спокойно огляделся. Перед ним лежали два трупа, которые еще совсем недавно были близкими ему людьми. И тогда Митя закричал — дико, как раненое животное:
— Нет, этого не может быть!..
И проснулся. Над ним склонилась женщина. Митя испуганно отшатнулся.
— Ты мертва, тебя нет, уходи!
— Испугался? — проговорила женщина. — Что-то приснилось? Это я, Катя.
Это была дочь Арнольдыча.
Глава 5
Седой
Седой был недоволен. И совсем не потому, что ему не с кем было поделиться своими душевными тревогами, хотя и это для него кое-что значило. Просто то, что он задумал, воплощалось в жизнь слишком медленно, какие-то посторонние силы вмешивались в его планы, заставляли отвлекаться, тщательно обдумывать каждый шаг.
Этот пацан, этот «кожаный молокосос», понадобился ему для того, чтобы сделать большое дело. Но Валерку следовало подготовить, иначе он засыплется, а с ним вместе полетит и голова Седого, — этого на старости лет он допустить не мог. И не то чтобы большие деньги нужны были Седому, хотя и это не помешало бы, просто злость на все окружающее с каждым днем становилась у него все сильнее и сильнее. А тут еще и Митя появился. Это совсем не входило в планы Седого, так же, как и разборки с цыганами. «Что-то я расслабился, — подумал Седой, — такого со мной прежде не бывало, даже когда Жиган указывал мне, что делать и как поступить. В глубине души я всегда восставал против Жигана, хоть он и был неплохим вожаком. Но я молчал, терпел, ожидая минуты, когда встану на его место. А когда Жигану намотали большой срок и он исчез, все блатные в округе спокойно восприняли то, что я встал вместо него….»
Седой вышел из подворотни и пошел по Якиманке. Улица была пустынной. Но машины, целое царство машин, беспокойно мчались куда-то, создавая впечатление, что город принадлежит только им. Эти железные коробки напоминали Седому чудовищ с тупыми рылами. Такое засилье техники и раньше раздражало Седого, а сейчас, когда настроение было паршивым и дела не очень-то складывались, машины вызывали в нем прямо-таки ненависть. И это была именно ненависть, а не зависть к тем, кто сидел за рулем. Седой нырнул в переход, ведущий к гастроному, и увидел пьяную бабу, полусидевшую-полулежавшую в окружении бездомных собак. Баба безразлично качалась и что-то вполголоса напевала. Можно было разобрать только одно слово «подайте». Рядом лежала старая рваная кепка и несколько смятых сторублевок. Пройдя еще несколько шагов, Седой увидел старого аккордеониста, наигрывающего «Бессаме муча». У Седого на секунду сжалось сердце, но он лишь ускорил шаг. Уже выходя из перехода, Седой столкнулся с парнем в темных очках, от которого разило перегаром.