Силы его истощались. Он исхудал, ребра торчали, покрытые взъерошенной шерстью; но он все еще кусал, кусал. И когда наступила последняя ночь его жизни, уже двадцать пять человек носили в себе ту же смертельную заразу; а сколько собак, телят и свиней, — и не сосчитать!
Уже четыре дня длилась болезнь Черномордого. Начинался паралич нижней челюсти. Она отвисла, и длинный язык, вывалившись из пасти, висел между острыми зубами, и слюна клейкими нитями тянулась изо рта. Потом и бег становился медленнее, походка делалась неверной и какой-то вихлястой, понемногу парализовались и задние ноги.
Он вышел на опушку и упал уже без сил в поле на меже.
Рассветало. Волк поднялся и тихо поплелся вперед. Сначала по меже, потом по дороге, через ворота и прямо во двор усадьбы. Под конец он уже не шел, а полз, волоча за собой парализованную заднюю половину тела.
Собаки с лаем и воем набросились на него. Волк уже не мог биться. Его слабые укусы, медленные и неуверенные повороты отяжелевшей головы, конечно, не могли бы испугать собак, но они помнили о былой его мощи. «Не новая ли это уловка?» И, не нападая сразу и решительно, они скакали вокруг него, наполняя гомоном весь двор, и один за другим болезненные укусы сыпались на него.
Ночной сторож, лениво побрякивая колотушкой, вышел из-за амбара. «Что собаки так разошлись?» Он подошел ближе, глянул, и вдруг в сером звере, видневшемся среди кучи собак, сразу узнал Черномордого.
— Батюшки, волк!
Со всех ног он бросился на крыльцо и принялся стучать в дверь.
— Волк! Волк! Вставайте!!
Пастух и трое рабочих выскочили на его зов.
— Волк? Где?
— Эво!
— Черномордый! А, проклятый!
Схватив колья, они бросились к нему. Собаки мешали.
— Кшш! Прочь, дуры!
Ужасная боль в переломленных костях привела Черномордого в себя. Он поднял голову, огляделся и, увидев людей, пополз на них.
— Берегись, ребята! Бешеный!
На крыльце с ружьем в руках появился хозяин дома.
— Что тут? Волк, говорят?
— Волк и есть! Черномордый!!
— А, ладно!.. Ну, отгоните собак!
Несколько взмахов кольями, и собаки разбежались по углам двора. Волк увидел человека с ружьем — блеск стали на солнце резнул ему глаза — и пополз к нему. Медленно, слабо и бесстрашно.
— Отойдите, стреляю!
Грянул выстрел. Волк разом повернулся на-бок и замер. Теперь все было кончено.
Одинокий разведчик
На опушке леса, где высокие тихие сосны вытянулись совсем прямой линией, словно посаженные руками человека, стоял одинокий волк и смотрел голодными, но зоркими и умными глазами на равнину, которая расстилалась перед ним, в своей ослепительной белизне похожая на застывший океан, весь белый от края до края.
Насколько хватал глаз зверя, до самого горизонта и еще дальше за горизонтом, тянулась все та же белая пустыня, необозримая, бесконечная…
Было холодно, так холодно, что можно было видеть, как дыхание зверя клубами белого пара вырывалось из пасти, словно скатываясь по красному высунутому языку; и было так тихо, что, когда в лесу трещала ветка, не выдержавшая тяжести снега, этот треск гулко разносился на версту кругом, как раскат отдаленного выстрела.
Вдруг одинокий серый хищник на лесной опушке вздрогнул и застыл на месте, еще более неподвижный, чем неподвижные деревья.
Что это за черная точка там, вдали? Она движется, ползет. А вон и другая и третья, еще и еще… Все они движутся то медленнее, то быстрее, останавливаются, опять движутся, снуют туда-сюда, словно муравьи. Но это, конечно, не муравьи, потому что муравьи — дети солнца и лета.
Что это?.. Стало еще больше этих точек…
Зорко всматриваясь, зверь низко опустил голову и поднял плечи, как это иногда делают наблюдающие собаки, чуть не касаясь мордой земли. И по мере того, как число черных точек увеличивалось и они ползли вперед по белой скатерти равнины, зверь начал дрожать всем телом, но не от страха, а от возбуждения.
Эти черные точки были люди — летучий отряд конницы, который собирался напасть врасплох на военный обоз со съестными припасами, остановившийся в деревушке за лесом. Что он остановился там, в этом не могло быть сомнения, — производивший разведку летчик видел его.
Недвижно, как пень, стоял волк в тени высоких, густо растущих сосен и даже ухом не повел, когда передние разведчики отряда рассыпанным строем наискось пересекли поле его зрения, ближайший из них шагах в двухстах от него.