Выбрать главу

Андрей Волос. Волна. Рассказы

Граф Бисер

В. Мацковскому, абоненту BeeLine

Если на ипподроме неожиданно отменяли объявленные заезды, самые азартные выбегали на улицу, чтобы поставить на трамваи: двадцать третий придет первым или шестой?..

Рассказ старого таксиста

У меня цель была простая — купить тостер. С какой целью за мной увязался Голубец, уже не помню.

Пока я глазел на представленные образцы, выбирая подешевле, он с невнятным бормотанием крутился рядом.

Затем заговорщицки проскрипел в ухо:

— Бери “Тефаль”.

Совет выглядел дурацким: “тефалевский” тостер был процентов на сорок дороже любого иного. Однако дружба накладывает на нас некоторые обязательства. Вместо того чтобы ограничиться презрительным фырканьем, я поинтересовался:

— Почему?

— Потому что мне нужен пылесос, — сказал Голубец тоном человека, дающего исчерпывающее объяснение. — Давай скорей, а то опоздаем!

Как выяснилось, в магазине проводилась акция: с девяти до двенадцати покупатели товаров фирмы “Тефаль” получали возможность принять участие в лотерее. Главным призом как раз и был пылесос.

— Я добавлю, — буркнул он, подразумевая, вероятно, разницу в цене.

— Нет, — сказал я.

— Нет? — удивился он. — Почему?

— Потому что “Тефаль” только двух расцветок, и лично мне ни один из них не нужен: ни ядовито-купоросный, ни блевотно-салатовый. Мне нравится вон тот бордовый, и я не желаю менять свои конкретные предпочтения на твои мифические перспективы.

Столь решительный отпор его нисколько не обескуражил.

— Тогда я куплю фен, — заявил он. — Фен ведь тоже фирмы “Тефаль”? И недорого.

Мы рассмотрели фены.

— А на кой черт тебе фен? — поинтересовался я.

— А что делать, если мне нужен пылесос, а ты не хочешь тостер?! — воинственно ответил он.

Я пожал плечами. В конце концов, беда небольшая: кому-нибудь подарит, и вся недолга.

Получив коробку, он торжествующе потряс призовым билетиком.

— Ну-ну, — сказал я. — Если там и впрямь пылесос, я куплю тебе второй.

Тратиться не пришлось. Проклятые превратности фарта, как всегда, маленько подкузьмили: волшебный билетик выдал на гора не пылесос, а керамическую кружку цветом точь-в-точь как свежевымытая чугунная сковорода. Весом она тоже почти не отличалась.

— Мой дед про такие знаешь как говорил? — спросил я. — Чертей глушить.

Голубец отмахнулся: он не хотел знать поговорок моего деда.

— Чертей или не чертей, а переть теперь за ним черт-те куда, — буркнул он. — За пылесосом-то.

Потому что, оказывается, в придачу к кружке дали другой билетик: чтобы проучаствовать в новом розыгрыше, требовалось явиться куда-то там в район станции метро “Домодедовская”.

Я уже давно научился смотреть на мир глазами Голубца: даль радужно переливалась, маня колдовскими обещаниями; где-то у горизонта раскрывались двери сокровищниц.

Между тем едва пробило двенадцать, а лотерея на “Домодедовской” начиналась в четыре.

— В чистку еще успеваем, — заметил я. — Едешь?

Точно: вообще-то мы направлялись в химчистку, а за тостером заехали попутно. Проезжали мимо, вот я и сообразил, что давно хочу обзавестись этим прибором. Чтобы хлеб вылетал, как в “Криминальном чтиве”.

Он сдавал одни только брюки, у меня была полная сумка, и я пропустил его вперед.

— Фамилия! — прохрипела приемщица, угрожающе играя карандашом над квитанцией.

Вместо того чтобы сказать “Голубец”, Голубец бросил пальцы. На левой руке выпало два, на правой, если я не ошибаюсь, четыре.

— Кибиров! — выпалил он.

Меня уже ничто не удивляло, но сам Голубец почему-то смутился.

— Обожаю стихи Кибирова, — виновато пояснил он. — По-моему, он — гений.

В дальнейшем Голубец потерял квитанцию, паспорт у него был заведен, естественно, на фамилию Голубец, а не на фамилию Кибиров (и даже не на фамилию Запоев, каковой в действительности является фамилия Кибирова), но вычищенные брюки ему все-таки выдали — после совсем небольшого разбирательства.

В конце концов, что за них было держаться? Они и слова доброго не стоили.

Когда я пытался перелиться в его сознание, оказывалось, что почти все вокруг состоит из утверждений и отрицаний, то и дело выбулькивающих на неспокойную поверхность мирового варева. В зависимости от ситуации, они оборачивались нулем и единицей, четом и нечетом, красным и черным, перебором и недобором, мальчиком или девочкой и даже, в конце-то концов, судьбой выпавшего в начале октября снега: стаял он за два последующих дня или в нарушение привычного порядка вещей залег до весны. Суть не менялась: это были все те же магические “да” и “нет”.