Я не нашлась, что ответить.
Рядом со мной с детских лет нерушимой стеной стояли папа и Малих, и я знала, что могу рассчитывать на них — во всем. Спонтанный взрыв свитка обрушил не только мастерскую — но и мою готовность всецело довериться кому-то, безоглядную веру во всесильного родителя и безусловную поддержку.
Но Малих остался со мной, и это уже значило многое. А вот как жить, точно зная, что рядом с тобой нет никого, кому важен лично ты, а не то, что у тебя есть…
— А вот что нужно предложить тебе, чтобы ты захотела свергнуть меня? — вдруг спросил тайфа и с шутливым любопытством задрал одну бровь.
Только взгляд остался отчаянно серьезным.
Глава 10.2
— О, это легко, — с нарочитым весельем отозвалась я. — Заклинание абсолютной рессурекции.
Когда Рашед расслаблялся и переставал следить за мимикой, наблюдать за переменами выражения его лица становилось сплошным удовольствием.
— Абсолютная рессурекция невозможна, — с недоверчивым удивлением отметил он, приподняв голову с поддерживающей ее ладони. — Магией можно сохранить мертвое тело, но ни одно заклинание не вдохнет в него жизнь — скорее убьет самого заклинателя. Разве этому не учат любого одаренного?
— Учат, — с невеселой усмешкой подтвердила я.
Да и тело не сохранилось. После такого-то взрыва…
До Рашеда наконец дошло — он недоверчиво мотнул головой и нахмурился, но менять тему на менее щекотливую, к моему удивлению, не стал:
— Ты никогда не задумывалась о том, чтобы найти настоящих родителей?
— Нет, — решительно ответила я и, не дожидаясь обескураженных вопросов, пояснила: — Я не просто так оказалась у караванщика, у которого меня выкупил мастер Мади, мой господин. Пустыня не знает жалости; арсанийцам пришлось о ней забыть, чтобы выжить. Детей без дара принято оставлять позади, покидая стойбище, чтобы не отравлять кровь общины.
— Но у тебя есть дар, — тут же возразил тайфа, и я запоздало поняла, что уж о нравах ближайших соседей он наверняка осведомлен не хуже меня — особенно если договорился с ними о свободной торговле.
— Неполноценный, — напомнила я и рассеянно кивнула в сторону большого настенного зеркала, поленившись тратить слова. — А за чистотой крови арсанийцы следят ревностно. Куда ревностнее, чем может показаться допустимым среди оседлых, над чьей головой не нависает постоянная угроза песчаных бурь и пересыхающих источников… — я осеклась.
Тайфа тоже улыбался — печально и натянуто. Я уже видела это выражение лица — у папы, когда он шутил, что его дом зачарован от магов.
Так люди смеются над чем-то, что не могут изменить. Потому что если перестать смеяться — остается только плакать.
— Обожаю, когда убийцы находят такое оправдание своим действиям, что в него начинает верить даже жертва, — прокомментировал он, не дождавшись от меня наводящих вопросов. — Послушать тебя, так мы живем не в пустыне и проблема колодцев города не касается, а песчаные бури сами собой с вежливым поклоном огибают дворцы по широкой дуге, и это единственная причина, по которой я еще не приказал оставить дюжину детей за воротами.
— Нет, ты только перепугал одного мальчишку так, что он до сих пор не может на тебя взглянуть, — уязвленно заметила я, забывшись.
Но Рашед предпочел сделать вид, что ничего не услышал.
— В городе безопаснее, это верно, — продолжал он, не меняя тона, — но только потому, что мы решили стать оседлыми. Маги вывели воду к колодцам, свиточники еженедельно обновляют заклинания в смотровых башнях, чтобы над кольцом стен держался защитный купол от песка и тварей пустыни, и ежедневно — на волнорезах в гавани, чтобы корабли могли беспрепятственно подходить к причалу. Благодаря этому внутри города выращивают сады и разводят пустынных молохов, а уж они собирают торговцев со всех сторон света, и здесь могут выжить не только воины и маги, но и ученые, лекари, философы и поэты. Мы выбрали для себя этот путь. Но что мешало арсанийцам поступить также и не оставлять своих детей на верную смерть?