Очевидно, ему очень хотелось насладиться зрелищем повешения.
– Madre de Dios! Я говорю, что нам некогда забавляться... Санчо! Габриэль! Карлос! Прошибите скорее черепа этим тупоголовым!..
Трое названных сошли с седел, взяли винтовки, осмотрели их и выступили вперед.
– Отлично! – философствовал вслух Рауль. – Хуже смерти ничего не будет. Давай-ка потолкую на прощание с достопочтенным padre. Я скажу ему такое словечко, от которого он проворочается всю ночь без сна. Эй, padre! – крикнул он с иронией. – Нашли вы, наконец, прекрасную Маргариту?
При слабом свете луны было видно, как Хараута побледнел и пошатнулся, точно получил сильный удар.
– Стойте! – обратился он к прицеливавшимся людям. – Ведите этих оборванцев сюда. Огня! Зажгите этот хлам! Vaya! – добавил он, указывая на развалины хижины.
Сухой тростник, доски и листья мгновенно вспыхнули ярким пламенем, освещая красноватым светом всю сцену.
–О! Они хотят поджарить нас!_ – подумал я, когда нас отвязали и потащили к костру, перед которым стоял наш судья и палач.
Вокруг нас сгруппировались все харочо. Я никогда не видал – ни раньше, ни после – людей, до такой степени походивших на сумасшедших. Большая часть их состояла из самбо и метисов, но было немало и чистокровных, совершенно черных негров с Антильских островов и острова Кубы. У многих выражение свирепости усиливалось татуировкой, покрывавшей их лица. Среди них были пинтосы: пятнистые люди из лесов Акапулько. Я впервые видел людей из этого племени. Во мне вызывали отвращение их лица, покрытые красными, черными и белыми пятнами...
Одного взгляда на это нелепое сборище было бы достаточно, чтобы понять предстоявшую нам участь. Все глядели на нас с кровожадностью зверей, схвативших добычу; ни в одном взгляде не мелькало и луча сострадания или жалости...
Появление вождя этой шайки не могло изменить нашего убеждения, что мы доживаем последние минуты своей жизни. Его отталкивающая физиономия дышала ненавистью и злобой; тонкие губы подергивались отвратительной улыбкой; маленькие черные глаза отливали металлическим блеском, а кривой, как у попугая, нос с рубцом посередине придавал ему еще более мрачный вид...
На нем была пурпурного цвета manga, покрывавшая его с головы до пят; ноги были обуты в грубые сапоги из красной кожи, на которых бряцали громадные серебряные шпоры, а на голове красовалась большая черная шляпа-сомбреро с золотыми галунами. У него не было ни бороды, ни усов; длинные волосы ниспадали на бархатный воротник его манги...
Таков был падре Хараута.
Перед ним лежал связанный Рауль; оба молча измеряли друг друга взглядами. Все лицо достопочтенного padre подергивалось точно под влиянием электрического тока, а пальцы судорожно шевелились.
И все же Рауль сумел потрясти железные нервы этого человека, казавшегося недоступным никаким влияниям и воздействиям. На губах француза играла торжествующая усмешка.
Мы ожидали, что первым словом отца Харауты будет приказ швырнуть нас в огонь. Но, к счастью, он думал не об этом.
– A, monsieur! – воскликнул он, подходя к Раулю. – Я так и знал, что мы когда-нибудь встретимся еще раз. Я даже мечтал об этом... Ха-ха-ха! И мечта эта была удивительно приятная, но действительность оказывается еще более приятной. Ха-ха-ха!.. Не правда ли? А? Разве вы не находите? – продолжал он, хлеща нашего товарища бичом по лицу. – Разве вы не находите?!
– А о встрече с Маргаритой вы тоже мечтали? – спросил Рауль с резким хохотом, казавшимся положительно неуместным при данных условиях.
Трудно описать, что сделалось в это мгновение с Хараутой. Его желтое лицо почернело, губы побелели, глаза засверкали. Стиснув зубы, он с криком бешенства ткнул Рауля в лицо носком сапога. На ушибленном месте показалась кровь...
Эта выходка была так груба и мерзка, что я вышел из себя, глядя на нее. С силою отчаяния я порвал связывавшие меня узы, отчего у меня образовались глубокие рубцы на руках, одним прыжком очутился возле чудовищного падре и схватил его за горло.
Он отскочил назад, и я, не будучи в состоянии удержаться на опутанных веревкою ногах, упал перед ним как пласт.
– Это что еще за птица? – воскликнул он. – Ба! Да это, кажется, офицер?.. Да будет вам кланяться мне в землю!.. Дайте мне разглядеть вас получше... Да, это капитан!.. А там, кажется, лейтенант? Верно!.. Ну, сеньоры, вы в таких чинах, что неудобно убивать вас, как собак, и оставлять на добычу волкам... Нет, нет! Этого мы не сделаем... Ха-ха-ха! Мы понимаем тонкое обращение... А это кто такой? – продолжал он, обернувшись к Чэйну. – Soldado raso-lrlandes, carajo! (Простой солдат, ирландец!) Кто заставил тебя сражаться против твоей собственной религии, а? Подлый предатель!