— Да ты съ ума сошелъ? — спрашивали его въ такомъ случаѣ.
— Въ умѣ, въ своемъ, братецъ ты мой, умѣ, такъ-то! — возражалъ Егоръ Панкратовъ.
Несомнѣнно, что еслибы какъ-нибудь невзначай судьба послала ему крупную сумму, онъ сдѣлалъ бы сундукъ, легъ бы на него и стадъ бы охранять, подвергая семейство и себя всѣмъ возможнымъ лишеніямъ. Таково было настроеніе его въ это время, — до того сильна у него была боязнь попасть въ кабалу и подвергнуться періодическимъ "сѣкуціямъ". Въ виду подобной участи, Егоръ Панкратовъ всѣ свои умственныя и физическія силы употреблялъ исключительно на то, чтобы остаться свободнымъ, даже подъ условіемъ нести нищенскую нужду. Забудься онъ на мгновеніе — и пропалъ!
О своей боязни за себя Егоръ Панкратовъ никому не говорилъ; никто еще не слышалъ отъ него жалобъ на бѣдность и ни передъ кѣмъ онъ не хныкалъ. Напротивъ, передъ всѣми онъ выглядѣлъ мужественно, даже когда у него на сердцѣ кошки скребли. Только разъ проговорился передъ Ильей Малымъ, да и то Илья Малый ничего не понялъ, получивъ въ добавокъ незаслуженное оскорбленіе.
Однажды сидѣли друзья-пріятели возлѣ избы Егора Панкратова, на завалинкѣ, и, по обыкновенію, мирно молчали, покуривая трубочки. Были уже сумерки лѣтняго вечера; на горизонтѣ загоралась заря, тѣнь дневная улеглась и въ воздухѣ стояла невозмутимая тишина. Все способствовало молчанію, и друзья-пріятели разошлись бы мирно, какъ и всегда, еслибы Илья Малый не вздумалъ разсказывать о старинныхъ временахъ. Хотя Илья Малый и путался въ своихъ словахъ, но долго не прерывалъ себя. Не прерывалъ его и Егоръ Панкратовъ. Онъ молчалъ. Только когда Илья Малый кончилъ свои разсказы и прибавилъ, что теперь "ничего, жить можно". Егоръ Панкратовъ шевельнулся на своемъ мѣстѣ.
— Не очень можно… — выговорилъ онъ съ трудомъ.
— По-моему, можно. — Не очень! — Почему? По какой причинѣ? — недовѣрчиво спросилъ Илья Малый и, устремивъ слезящіеся глазки на Егора Панкратова, сталъ терпѣливо ожидать отвѣта.
Егоръ Панкратовъ говорилъ всегда кратко, постоянно поясняя свою мысль разными неожиданными знаками, назначеніе которыхъ не всегда понималъ и Илья Малый. На этогь разъ Егоръ Панкратовъ только ткнулъ въ бокъ Илью Малаго и спросилъ:
— Это что?
— Стало быть, бокъ, — растерянно отвѣчалъ Илья Малый.
— Бокъ, вѣрно; скажешь — тѣло… Ну, а душа?
Предложивъ этотъ вопросъ, Егоръ Панкратовъ пристально вглядывался въ темноту.
— Что-жь душа? — спросилъ Илья Малый, ничего не пониная и быстро моргая глазами.
— Вотъ тутъ, братецъ мой, и загвоздка.
Егоръ Панкратовъ умолкъ. Притихъ и Илья Малый на время.
— Чтой-то я не понимаю тебя, Егоръ, — началъ Илья Малый.
— Душа, братецъ мой, вольна нынче, а тѣло — нѣтъ, такъ-то! — объяснилъ Егоръ Панкратовъ.
Больше онъ ничего не прибавилъ. Онъ опять устремилъ глаза въ темноту и умолкъ. Но отъ этого Ильѣ Малому не сдѣлалось легче; онъ завозился на завалинкѣ и дѣлалъ усилія понять… Безмолвное удивленіе, питаемое имъ къ Егору Панкратову, возросло еще болѣе теперь, когда онъ увидѣлъ, что вотъ Егоръ Панкратовъ говорить, а онъ, Илья Малый, ничего не понимаетъ… Ильѣ Малому также слѣдовало бы замолчать, но онъ не унялся.
— Стало быть, душа вольна, — ну, такъ… Ну, а держать у себя на умѣ… или тамъ говорить, о чемъ вздумаешь… можешь? — спросилъ онъ боязливо.
Егоръ Панкратовъ помедлилъ, подумалъ и твердо проговорилъ:
— Могу.
Илья Малый, по обыкновенію, удивился, главнымъ образомъ, самоувѣренности Егора Панкратова.
— И чтобы, значитъ, тебя никто не тронулъ… чтобы все ты жилъ въ законѣ, по правилу… можешь? — робко спросилъ Илья Малый.
Егоръ Панкратовъ долго молчалъ, но все-таки, наконецъ, выговорилъ, хоть на этотъ разъ не твердо:
— Что-жь, можно…
— Ну, а, напримѣръ, жить по-своему, какъ душѣ желательно… или уйти на новыя мѣста и все такое прочее… можешь? — неотвязно допрашивалъ Илья Малый.
Егоръ Панкратовъ молчадъ. Но вдругъ озлился и рѣшительно сказалъ:
— Дуракъ!
Тѣмъ и кончился разговоръ.
Илья Малый былъ оскорбленъ. Онъ еще нѣкоторое время повозился на завалинкѣ и всталъ.
— Пора идтить… Что ужь тутъ! — сказалъ онъ глубоко обиженнымъ тономъ.
— Погоди, куда бѣжишь? Сиди! — возразилъ Егоръ Панкратовъ, уже раскаившійся въ душѣ, что такъ огорчилъ своего друга-пріятеля.
Егоръ Панкратовъ дошелъ до своей мысли "своимъ умомъ", тягостно, цѣной всей жизни. Въ его головѣ царилъ такой хаюсъ, что онъ съ трудомъ могъ разобратъся въ немъ, чтобы выдѣлить свою мысль изъ кучи другихъ, по волѣ гулявшихъ представленій. Въ этомъ хаосѣ была всякая чертовщина и всевозможныя странности, между ними, напримѣръ, и то, что душа — паръ. Легко, поэтому, понять, что онъ только въ рѣдкихъ случаяхъ рѣшался обнаруживать свои соображенія насчетъ тѣла и души, да и то по большей части запутывался въ словахъ и умолкалъ.
Однако, въ приведенномъ разговорѣ онъ озлился не столько на то, что былъ поставленъ въ тупикъ, сколько на непонятливость Ильи Малаго.
Этотъ случай разногласія или прямо ссоры друзей-пріятелей былъ единственный; вообще же они мирно уживались, исполняя множество хозяйственныхъ дѣлъ "сопча". Въ сущности, они ничего не предпринимали порознь. Егоръ Панкратовъ только кузницей распоряжался одинъ, безъ вмѣшательства Ильи Малаго, во всѣхъ же другихъ хозяйственныхъдѣлахъ они помогали другъ другу.
У Ильи Малаго была всегда одна лошадь; Егоръ Панкратовъ имѣлъ полторы: лошадь и годовалаго жеребенка. Они складывались и обрабатывали землю на двухъ съ половиной лошадяхъ, что несомнѣнно было для обоихъ выгодно.
Разумѣется, ихъ совмѣстное хозяйство не было союзомъ двухъ равносильныхъ людей. Егоръ Панкратовъ игралъ первостепенную роль, а Илья Малый принужденъ былъ подчиняться его упрямству, но подчиненіе Ильи Малаго Егору Панкратову было добровольыое, къ тому же Илья Малый считалъ себя по многимъ вопросамъ слабымъ и малопонимающимъ! Вслѣдствіе этого, безмолвное удивленіе, питаемое имъ къ Егору Панкратову, никогда не подвергалось риску, и онъ никогда не пытался стряхнуть съ себя иго, наложенное на его языкъ Егоромъ Панкратовымъ. Илья Малый не ропталъ ни на какое дѣйствіе или слово Егора Панкратова.
Они были неразлучны и на сходахъ, гдѣ Илья Малый всегда бралъ сторону Егора Панкратова. Послѣдній нерѣдко производилъ на сходахъ ожесточеніе, ни съ кѣмъ не соглашаясь. Онъ обыкновенно и тамъ молчалъ, но иногда, уже послѣ постановки сходомъ какого-нибудь рѣшенія, вдругъ возьметъ, да и скажетъ: "а я не жалаю". Илья Малый въ этихъ случаяхъ становился на сторону Егора Панкратова и не прежде отказывался отъ его мнѣнія, какъ когда возмущенный сходъ, во всемъ составѣ, обрушивался на упрямаго кузнеца.
Илья Малый подчинялся Егору Панкратову тѣмъ охотнѣе, что послѣдній избавлялъ его отъ многихъ несчастій въ сношеніяхъ съ Епифаномъ Ивановымъ и Петромъ Ііетровичемъ Абдуловымъ. Раньше, дѣйствуя одинъ, Илья Малый былъ вѣчно въ накладѣ отъ мошенничествъ кабатчика и легкомыслія барина. Уходя отъ Епифана Иванова, Илья Малый всегда шелъ понуря голову и цѣлую недѣлю не поднималъ ея.
Не легче ему было и тогда, когда его выгонялъ баринъ. Баринъ почти измоталъ его несвоевременною уплатой заработанныхъ денегъ или мелочною придиркой при наймѣ. А Епифанъ Ивановъ чуть было не закабалилъ его; Илья Малый началъ уже считать себяпередъ нимъ кругомъ виноватымъ, — скверный признакъ, созвавая который, Илья Малый только вздыхалъ. Послѣ же того, какъ Петръ Петровичъ и Епифанъ Ивановъ устроили стачку, онъ счелъ себя окончательно погибшимъ. Въ это-то время Егоръ Панкратовъ, для обоюдной выгоды, предложилъ ему работать "сопча".