И на прощание сказал:
– А Мещерского найди – проверю.
Но он не услышал…
С приятным чувством хорошо исполненного долга я вернулся на виллу.
Правда, Анчар на меня надулся. Как-то по-детски.
– Воевать вместе, да? А плоды пожирать один, так, да?..
Это он о мордобое в капитанском номере.
На вилле было грустно. Тревога смешалась с печалью.
Начались дожди. Море помутнело, сильно волновалось, выбрасывая на берег всякие вещи с катера.
Почти все время мы проводили в гостиной, у камина, который стараниями Анчара жарко пылал весь день, то бросая по стенам яростные блики, то выбрасывая в комнату клубы дыма, когда задувал «плохой ветер».
Вита часто садилась к роялю. А Мещерский, когда у него не болела голова, словно пробудившись, рассказывал нам много интересного из того прекрасного, что познал за последнее время. Я тоже с вниманием слушал его под вой ветра в каминной трубе и мерные накаты волн на берег. И узнал из его рассказов много новых слов.
Вскоре вернулась хорошая погода, последняя в этом году. И мы с Мещерским занялись обследованием катера и откровенным мародерством. Трупов там не было, но было много полезного. Мы собрали еще оружие, правда, с ним пришлось повозиться – море его не щадило, покрыло ржавчиной, забило песком. Ныряя в каюты, мы вытаскивали из них все, что могло пригодиться и могло облегчить катер при подъеме, складывали все добытое в швертбот, и Анчар отвозил на берег.
До осенних штормов мы надеялись, подняв катер, с его помощью поднять и яхту.
Вита опять стала подолгу и далеко плавать, благо дельфины уже давно не показывались.
И вот в один прекрасный вечер Мещерский рано ушел к себе, закрылся в кабинете. До этого мы очень хорошо проводили вечер, по полной программе, с музыкой, песнями и плясками. Князь, правда, чаще обычного незаметно, как ему казалось, запивал минералкой таблетки. А один раз громко сказал какую-то нелепицу и стал запихивать кусок недоеденного шашлыка в узкое горлышко графина. Но тут же опомнился и очень испугался.
Через некоторое время он сказал просто и скучно: «Мне пора», извинился и вышел. Вита вышла за ним, но скоро вернулась.
– Саша занялся в кабинете. Мы не будем ему мешать. – Она была спокойна.
Мы разбрелись по своим углам, угнетенные, но не встревоженные. Потому что в последнее время Мещерский частенько чудил, но всегда умел деликатно поправиться.
В кабинете Князя до утра горел свет.
К завтраку он не вышел, а когда Вита отправилась к морю, в доме раздался выстрел.
Мы с Анчаром одновременно вошли в кабинет. Не ворвались, не вбежали, а именно вошли, будто он позвал нас звонком настольного колокольчика.
Мещерский лежал на спине посреди комнаты, раскинув руки, чуть отвернув голову, на которую было страшно смотреть.
– Перехвати Биту, – сказал я Анчару. – Она в море.
– Так, да, – сдавленно проговорил он и вышел из кабинета.
Я прошел к письменному столу. На нем лежала записка с обычным в таких случаях содержанием (прошу, мол, в моей смерти никого не винить, ухожу из жизни сознательно и добровольно и т. д.). Ее я не тронул.
Отдельно лежали два конверта. В записке на мое имя Мещерский благодарил за помощь, просил его понять и не судить слишком строго, а также просил позаботиться об Анчаре и Вите. Здесь же была пачка долларов (мой гонорар) и красивое женское кольцо – подарок Женечке, последний ей привет.
Князь он и есть князь.
Пожал плечами и застрелился.
Письмо Вите я тоже положил в карман. Я понимал, что совершаю преступление, но мне слишком была дорога их любовь.
Поняв, что результаты ночных трудов могут быть не только на столе, я заглянул в корзину для бумаг – она была полна клочков разорванных страниц. Я поворошил их, на глаза попался обрывок со словами: «…у меня было все, но у меня ничего не было…»
Итог всей жизни талантливого и красивого человека.
Зачем-то я положил и этот обрывок в карман, забрал корзину и вышел в гостиную.
Выглянул в окно – в дали моря белела шапочка Виты.
В камине тлели угли, и я вывалил на них все содержимое корзины. Следствию они вряд ли помогут, а Мещерскому так спокойнее.
Бумаги начали чернеть, зашевелились и разом, торопливо вспыхнули – как взорвались.
И тут же раздался еще один выстрел.
Я подскочил к окну – белой шапочки в море больше не было.
Перехватил абрек Виту…
Я выбежал из дома.
С крыши сакли спустился, плача, Анчар с карабином.
– Ты с ума сошел! – Я зачем-то вырвал у него ружье.
– Лучше, чтобы она повесилась, так, да?.. Или чтобы ее опять схватили грязные жадные руки… Как Сулико… После Саши, да… – Анчар говорил непривычно для него быстро, лихорадочно, слизывая слезы с усов. – Вита сказала: Арчи, я умру в один час с Сашей… И посмотрела на меня… Я не обманул ее… – И он зарыдал, припав к моему плечу, содрогаясь всем телом.
Я обнял его.
Мне было страшно.
– Стыдно, – наконец сказал Анчар, вытирая ладонями лицо. – Арчи – не женщина. Скажи – кто виноват, и Арчи…
– Никто, Анчар, – сказал я тихо. – Просто двое людей прожили свою жизнь. Спрячь карабин и езжай в город за милицией
–
Приехала оперативная группа, в полном составе. Во главе со следователем прокуратуры.
Володя сделал мне глазами знак, чтобы я не очень афишировал наше знакомство. И не лез в бутылку.
Пошла обычная в таких случаях работа. Медэксперт констатировал смерть от огнестрельного ранения в висок. Добавил, что, по его мнению, картина типичная для самоубийства. Следователь, поглядывая на меня, выразил сомнение.
Мне это не понравилось. Не хватало еще осложнений с родной милицией.
– А где же тогда оружие, посредством которого совершено это так называемое самоубийство? – И снова «проницательный» (я тебя насквозь вижу) взгляд на меня.
– Ищите, – я чуть было не пожал плечами.
– А вы пока помолчите. Вас еще не спрашивают.
Вошедший сотрудник что-то шепнул ему на ухо.
Следователь с еще большим интересом, я бы сказал, с многообещающим интересом взглянул на меня и вышел из кабинета. Быстро вернулся и обратился ко мне:
– Как вы объясните пулевую пробоину в стене дома? Заделанную, кстати, весьма тщательно. И недавно замененное стекло.
– И кто жег бумаги в камине? – бросил и свой вопрос сотрудник.
– В какой последовательности отвечать?
– Как вам удобнее, – ухмыльнулся следователь.
– Хорошо, я отвечу. Но это мои последние слова без протокола. Бумаги скорее всего жег покойный. Разбитое стекло и пулевой след – результат недавнего нападения на виллу хулиганов.
– И что же? – Он все-таки втянул меня в разговор. – Вы заявили в милицию?
– Да зачем? Обычное дело – постреляли и ушли.
– Так-таки и ушли? – И «поймал» меня «неожиданным» вопросом: – У вас есть оружие?
– Откуда? Я мелкий частный детектив мелкой сыскной конторы. Мне не положено. Тем более что я на отдыхе.
– Неплохо отдыхаете… – Намек такой прозрачный.
– Все, – сказал я. – Отключаюсь.
Да и Володя сделал мне знак глазами: не задирайся.
Мне бы понять, что нужно следователю, тогда и защищаться можно конкретно. Или он работает по наводке Бакса, или хочет мужик выслужиться. На хрена ему какое-то самоубийство, если он может взять убийцу на месте преступления. Это, стало быть, разные вещи.
– Ну, что же, – согласился следователь, – давайте знакомиться ближе. Принесите свои документы. – И, усевшись за стол Мещерского, достал бланки протокола.
Предупредил меня, что допрашивает как свидетеля и об ответственности, естественно, за дачу ложных показаний.
Просмотрел мои документы, ухватился:
– Так что же вы отрицаете наличие у вас оружия? – торжествующе-уличающе потряс над столом моей лицензией. – Вот же, здесь же, прямо сказано: «Имеет право на хранение и ношение личного огнестрельного оружия…» Ваш ответ?