А потом погиб, защищая ее.
Она держала его в своих объятиях, когда он умирал. Он сказал ей кариад.
Оуэн. Невозможно было поверить, что это холодное, тихое тело, лежащее сейчас в гробу, когда-то было Оуэном. Куда девались его сила и энергия, его страсть и нежность?
Оуэн.
Шерон подняла глаза, оглядывая мужской хор, который вел прощальную песню, и невольно ее взгляд остановился на том месте, сейчас пустом, где раньше стоял Оуэн. Гроб уже опускали в землю. Как когда-то опускали в землю гроб с ее матерью. С Гуином. С Дэффидом.
Оуэн! Ах, Оуэн!
Эмрис крепко сжал ее плечо, и только теперь она почувствовала, как бегут по ее щекам слезы. Она не стала утирать их, не стала отворачиваться от случившегося, не спрятала лицо на груди Эмриса.
У любви много лиц. И Оуэн был одним из них. Она не будет прятаться от горя, не будет анализировать свое чувство к нему. Она любила его, и она оплакивает его смерть.
Он был частью ее жизни. И эта часть ушла вместе с ним.
Когда была прочитана прощальная молитва и она повернулась, чтобы уйти, то увидела графа Крэйла. Она знала, что он был в церкви, хотя и не оглянулась ни разу.
Она знала, что он пришел на кладбище. И теперь он подошел к ней.
— Я любила его, — сказала Шерон, глядя ему в глаза. Его лицо было неподвижно, но глаза излучали понимание и тепло.
— Я знаю, — сказал он. Он взял ее холодные руки в свои, сжал их почти до боли, затем поднес к губам. — Я сочувствую твоему горю, Шерон.
Эмрис все так же держал ее за плечо. Ей было все равно, что он смотрит на них и слышит их. «Я любила его. Я люблю тебя». Как много лиц у боли. Как много лиц у любви.
Глава 29
Эмрис знал, что Джошуа Барнс уезжает. Об этом знали все. Но только Эмрис знал доподлинно о причинах его отъезда. Он знал, что Барнс должен уехать в день похорон Оуэна. Но только во время похорон он узнал о том, что случилось с Ангхарад Лейвис.
Он проводил Шерон до дома и оставил ее на попечение бабушки, переоделся и направился в Гленридский парк. Всю дорогу, пока он шел через поселок, мимо завода и шахты, он молился, чтобы Барнс еще не уехал.
Он застал его.
Отец Ангхарад после похорон вместе с другими мужчинами ушел в «Три льва». Когда спустя два часа Эмрис постучался в дверь их дома, Ангхарад была одна. Она открыла дверь и охнула, увидев его, а затем поспешно отвернулась и ушла в глубину кухни.
— Это ты? — спросила она. — А отца нет. Он в «Трех львах».
— Ангхарад, — сказал Эмрис, входя в дом и закрывая за собой дверь. — Крэйл велел Барнсу убираться из Кембрана. Но даже если б он не сделал этого, Барнс никогда больше не побеспокоил бы тебя.
Ангхарад посмотрела на него через плечо. Он поднял руки и показал ей разбитые в кровь костяшки кулаков. Ее глаза наполнились слезами.
— Садись, я промою твои раны.
Он сел за стол и молча смотрел, как она наливает в таз воду из ведра и из чайника. Потом она достала из комода кусок мягкой ткани и, вся трепеща, подошла к нему. Дрожащими руками она промыла ему раны.
— Может, перебинтовать? — спросила она, отводя глаза.
— Не говори глупостей, — буркнул он. Ангхарад вздохнула.
— Ну, тогда иди, Эмрис Рис, — сказала она. — И спасибо тебе.
— Ангхарад, — тихо заговорил Эмрис, — я вчера ходил просить, чтобы меня назначили на место Оуэна Перри и дали его дом. Конечно, может, мне и не дадут ни того, ни другого. Но Крэйл обещал, что к весне будет построено много новых домов.
— Посмотри на меня, — сказала Ангхарад, хотя сама и не решалась поднять на него глаза. — Я заслужила каждый из этих синяков, как и те, которых ты не видишь. Я шлюха и доносчица.
— Кто из нас не делает глупостей? — возразил Эмрис. — Ты для меня — все та же Ангхарад.
Она еще ниже склонила голову, но он видел, как у нее на глазах заблестели слезы.
— Я сегодня был в церкви, на похоронах Оуэна, — сообщил он. — И знаешь, я, наверное, теперь буду ходить на службу. И уж конечно, пойду туда на нашу с тобой свадьбу.
Ангхарад всхлипнула и зажала ладонью рот.
— Но я могу и не получить новой должности, — продолжал Эмрис. — У меня может и не быть собственного дома до следующего лета. А может, и дольше.
— Я готова жить под одной крышей с твоей матерью и отцом и с десятком других людей, — ответила она, — если в этом доме будешь жить ты, Эмрис Рис.
— Правда? — спросил он. — Значит, ты пойдешь со мной в церковь, Ангхарад?
— Да, — ответила она. — Если ты сможешь простить меня. Он поднялся и протянул к ней руки.
— Иди ко мне, я поцелую тебя, — сказал он улыбаясь. — Правда, не знаю, смогу ли я так поцеловать, чтобы не поранить твою бедную губу.
— Я не обижусь, даже если будет больно, — прошептала Ангхарад, кинувшись в его объятия. — Я не обижусь, Эмрис. Ах, Эмрис! Прости меня. Мне так стыдно…
— Тс-с, — сказал он. — Хватит болтать. И хватит думать про то, что было. Давай поцелуем друг друга и забудем дурное.
И он целовал ее снова и снова, пока они действительно не забыли обо всем.
За эту неделю Шерон получила от отца три письма, и каждый раз он сообщал, что пока не получил известий от Краузеров из Кармартэншира, и приглашал ее переехать в дом матери. Итак, ей предстоит некоторое время пожить в знакомом доме. Может быть даже, она проживет там до самого Рождества. Завтра отец должен приехать за ней. Ее вещи уже упакованы — да и не так уж много у нее вещей, — и она уже попрощалась почти со всеми. Остается только дождаться отца и попрощаться с дедушкой, бабушкой и Эмрисом.
Прощаться было так трудно, что не передать словами. Хью, когда настал его черед сказать «прощай», так стиснул ее в своих объятиях, что у нее захрустели кости. Даже отец Ллевелин, и тот растрогался до слез и долго тряс ее руку.
Хорошо, что Ангхарад наконец нашла свое счастье, хотя ей и пришлось напоследок стерпеть жестокие побои Джошуа Барнса. Но теперь у нее все хорошо. Ей предложили работу в Гленридском замке, но она нашла еще лучшую. Еще до Рождества они с Эмрисом сыграют свадьбу. Йестин работает в замке секретарем у Александра. Она никогда еще не видела его таким счастливым. И это счастье не просто восторженной юной души, а человека, знающего, что начинают осуществляться самые заветные его мечты, — он весь лучился счастьем.
И все это благодаря Александру.
Шерон ничего не могла поделать с собой: о чем бы она ни подумала, ее мысли всякий раз возвращались к нему.
Вчера вечером прошло назначенное им собрание. Класс воскресной школы оказался слишком маленьким, чтобы вместить всех пришедших, и собрание пришлось перенести в церковь. Эмрис рассказывал, что все порывались говорить. И было о чем: через месяц должна открыться школа; к весне, когда отпустят морозы, начнутся работы по устройству водопровода и канализации; будет установлен допустимый минимум заработной платы для рабочих и шахтеров, в городке появится общественная библиотека. Список можно было продолжать и продолжать.
Они обсуждали все то, о чем она говорила ему. Он как-то раз спрашивал ее, что она сделала бы на его месте, и она тогда сказала ему про школу, про водопровод и про все остальное, вспоминала Шерон. Он снова сделал ей подарок.
Но она не должна была думать об Александре. Не сейчас. Сейчас она все так же на волосок от того, чтобы сорваться и броситься к нему, чтобы еще раз попрощаться с ним.
Она не видела его со дня похорон Оуэна.
Ей остается сказать только одно последнее «прости». И она сделает это прямо сейчас, пока сумерки не спустились на землю. Она должна попрощаться с Кембраном.
Она пошла вдоль нижних холмов, избрав тот путь, которым они часто ходили с Оуэном. Она шла и вспоминала те вечерние прогулки. Иногда она останавливалась и смотрела вниз на поселок, не обращая внимания на ноябрьский ветер, трепавший полы ее пальто, запутывавший ее распущенные волосы.
За голыми деревьями был виден Гленридский замок. Внизу из заводских труб валил дым, его растрепанные серые клочья мотались по округе, заволакивая серым туманом дома поселка. Улицы бежали вдоль реки и словно пытались взобраться на нижние террасы холмов, волоча за собой домики. И река, которая казалась такой чистой отсюда. Церковь. Мост через реку, и кладбище на другом берегу.