И Утенок расплакался. Хэрн ухватил меня за руку, и мы попытались обнять Утенка с двух сторон.
— Он поправится, — сказала я.
— Он поспит, и ему станет лучше, — добавил Хэрн.
А я подумала, что непонятно, кого мы с ним утешаем, Утенка или себя.
— Теперь Гулл у нас за старшего, — сказал Утенок и зарыдал еще сильнее. А я позавидовала мальчишкам: хорошо им, они могут плакать!
— Утенок, прекрати, — одернул его Хэрн. — Половодье началось. Самое сильное из всех. Нам надо попрятать вещи в сарай.
А Река с тихим шипением начала подниматься и разливаться. К вони, стоявшей с самой зимы, добавился новый запах, запах сырости. Но он все-таки был не такой противный. Я почувствовала, что земля у нас под ногами мелко подрагивает — из-за идущего издалека массивного потока.
— Я слышу, — сказал Утенок. — Я просто не выдержал. Я сейчас перестану.
И перестал — только еще какое-то время всхлипывал. Мы затащили лодку в сарай. Я сказала, что надо загнать сюда кур. Куры — занятные существа. Мозгов у них никаких, но при этом они откуда-то знают про половодье. Когда мы пошли их искать, оказалось, что они сидят на холме, рядом с домом тети Зары, и нам никак не удавалось загнать их домой. Они даже на зерно не приманивались. А корова впервые не полезла в огород. Обычно ей только дай волю — она сразу же шасть туда, и давай жевать капусту. А теперь мы ее и толкали, и тянули — потому что думали, что оставлять ее на берегу Реки опасно, — и в конце концов привязали так, чтобы она могла объедать траву с дорожки в огороде.
— Все равно она съест капусту, — сказал Утенок. — Вы только гляньте, как она на нее смотрит!
Мы стали убирать капусту с тех грядок, до которых корова могла дотянуться, и тут из дома вышла Родин.
— О, правильно! — сказала она. — Наберите-ка вы овощей, чтобы нам хоть на неделю хватило. А то, похоже, к завтрашнему дню наш огород затопит. Такого сильного половодья еще не бывало.
Мы надрали капусты и лука, и повыдергали последнюю морковь, и свалили это все в чулане, в котором Робин моет посуду. Но Робин сказала, чтобы мы подобрали овощи с пола и сложили на полки, потому что вода дойдет и сюда.
Робин — самая старшая из нас, и лучше всех знает Реку. Потому мы ее послушались. К тому времени, как мы управились с овощами, уже стемнело. Река негромко рокотала. Робин принялся доить корову, а я пошла взглянуть на Реку. Вода из зеленой сделалось коричневой, а течение стало сильнам, словно мускулы в ногах. Полоса грязи уже скрылась под водой. Я увидела, как под самым берегом из-под воды цепочкой поднимаются желтые пенящиеся пузырьки. Постепенно вода светлела и из коричневой превращалась в желтую. Так всегда бывает во время половодья — только сейчас вода почему-то была не такая, как всегда, а темно-желтая. Пахло землей — чистый, свежий запах, который всегда несет с собой половодье. Мне подумалось, что сейчас этот запах сильнее и резче, чем обычно.
— Да просто в горах, откуда течет Река, погода не такая, как всегда, только и того, — сердито сказал Хэрн. — Может, разбудить Гулла и дать ему молока?
Гулл спал так крепко, что разбудить его нам не удалось. Потому мы оставили его в покое и поужинали сами. Нас обуревало какое-то странное чувство: с одной стороны, рокот Реки вызывал возбуждение, а с другой, мы чувствовали себя несчастными. Нам захотелось чего-нибудь сладкого. Когда мы получили сладкое, нам захотелось соленого. Мы попытались уговорить Робин приготовить что-нибудь из соленой форели — и тут послышался какой-то странный звук. Мы умолкли и прислушались. Сперва мы не услышали ничего, кроме гула и рокота Реки. А потом стало ясно, что кто-то скребется в заднюю дверь — именно скребется, а не стучится.
— Я схожу гляну, — сказал Хэрн. И отправился к задней двери, прихватив по дороге тесак.
За дверью обнаружился дядя Кестрел. Он прижал палец к губам, призывая к молчанию. Мы развернулись и уставились на него. Дядя, хромая, вошел. Сейчас он выглядел куда аккуратнее, чем во время первого визита, но все равно дрожал.
— Я уж думал, что к нам заявился какой-нибудь варвар, — сказал Хэрн.
— Самая компания для вас, — сказал дядя Кестрел и улыбнулся. Он взял у Робин из рук пирожок с вареньем, и сказал: «Спасибо, золотце», — но теперь это и выглядело, и звучало как-то неестественно. Видно было, что он чего-то боится.
— У нас дома побывал Звитт, — сказал дядя. — И он обзывал вашу семью варварами и колдунами.
— Мы не варвары! И не колдуны! — возмутился Утенок. — Это все знают!
— А знают ли? — спросил дядя Кестрел. Он наклонился над столом — так, что его огромная, дрожащая тень накрыла собою полки с чашками и тарелками. В сочетании с дядиным длинным трясущимся носом и подбородком это выглядело так угрожающе, что безраздельно завладело моим вниманием. Мне стало страшно. — Все ли это знают? Теперь кое-кто из шеллингцев видел варваров собственными глазами. И они помнят, что ваша матушка — да, моя Робин, она была настоящей красавицей, — выглядела в точности как варварка. А потом Звитт заявил, что вы не чтите Реку…
— Чушь какая! — оборвал его Хэрн. С каждой дядиной фразой он становился все злее. Хорошо, что дядя Кестрел не обидчивый.
— Вы плавали к старой мельнице, малый, — сказал дядя, — и просидели там до вечера. Правда, я и сам туда плаваю, когда собираю беззубок. И, к сожалению, ни вы, ни ваша корова не подхватили болезнь, которую принесла Река.
— Как — не подхватили? — возмутилась Робин. — Мы все переболели! Утенка целую ночь тошнило!
— Но он выжил, а многие его ровесники умерли, — сказал дядя Кестрел. — Робин, золотце, с Звиттом не поспоришь. Его поддерживает весь Шеллинг. Если бы Утенок умер — они и этому нашли бы объяснение. Неужели ты не понимаешь? Неужели никто из вас не понимает?
Он обвел нас взглядом, и огромная тень на стене затрепетала. И я поняла, что мы стали чужаками в родном селе. Но я знала это и раньше. Да и Робин, похоже, тоже. Утенок остался спокоен, а вот Хэрн едва не сорвался на визг.
— Все я понимаю! Теперь, когда папа умер, Хэрн нас больше не боится!
Тень покачала головой и наслонилась над полками.
— Он вас боится, малый. В то-то и проблема. Все они боятся. Варвары их побили. Они хотят свалить на кого-нибудь вину за поражение. И заклинания тоже наложили варвары. Вы только послушайте Реку!
Мы прекрасно ее слышали. Точнее, ее трудно было бы не услыхать — при таком-то грохоте! Дом — и тот дрожал.
— Похоже, будто Река стремится вниз по течению, чтобы в устье сразиться с варварами, — негромко произнес дядя Кестрел. — Я слыхал, что именно там, в устье, они и творили свои заклинания.
Хэрн нарочито оскорбительно хмыкнул.
Но тут подал голос Утенок.
— Я понял, — сказал он. — Звитт хочет убить нас. Верно?
— Утенок! — возмущенно одернула его Робин. — Что ты такое несешь? Как будто…
Она посмотрела на дядю Кестрела.
— Ведь это же неправда!
Тень на стене дрогнула. Мне показалось, будто она смеется. Я посмотрела на дядю Кестрела. Он был совершенно серьезен — это просто сказывалась его новоприобретенная старческая дрожь.
— Это правда, моя Робин, — сказал он. — Звитт заявился ко мне домой и принялся пилить меня за то, что я не убил Гулла, пока у меня была такая возможность. Похоже, что Гулл передал заклинания варваров вам.
На мгновение воцарилась тишина — лишь слышался рокот Реки, и рокот этот был подобен грому. Потом Робин прошептала:
— Спасибо, дядя Кестрел.
— И как они собираются нас убить? — спросил Хэрн. — И когда?
— Вот они как раз сейчас и собрались, чтобы это решить, — сказал дядя Кестрел. — Я слыхал, будто некоторые хотят бросить вас в Реку. Но Звитт предпочитает холодную сталь. Это частенько бывает с теми, кому не доводилось собственным глазами видеть, как ее пускают в ход.
Он встал, чтобы уйти, и, к моему облегчению, тень поднялась вместе с ним — и сделалась такой большой, что уже перестала умещаться на стене.