— Бонни, — обратился я к ее спине, — в Обществе Анонимных Алкоголиков кроме всего прочего мы составляли список всех тех, кому причинили зло. А потом нужно было захотеть, чтобы они тебя простили. Я знаю, что причинил тебе зло. Я не собираюсь просить у тебя прощения…
— Гидеон сказал, что ты ничего не вспомнил.
— Тогда не вспомнил. Но позже, когда он ушел… я кое-что припомнил. Я понимаю, что никогда не смогу точно вспомнить, что между нами произошло, о чем мы говорили. Но позволь мне просто сказать тебе, что мне, правда, очень жаль…
Она обернулась и посмотрела мне прямо в глаза. Я не выдержал и отвернулся.
— Никаких прощений, ладно? Мне не нужно повышать самооценку. Да, ты причинил мне зло. Но ведь это я позволила тебе так поступить. Я разыграла перед тобой эффектный эротический спектакль и захотела, чтоб при этом еще скрипочки пиликали. Так что, это моя вина.
— Ты прекрасно знаешь, что спектаклем там и не пахло.
— Я знаю только одно: это уже в прошлом.
Она села на кровать, свесив одну ногу на пол и положив руки на колени. Какая-то мормонская поза, не свойственная Бонни. В воздухе повисло долгое молчание. Его прервал крик чайки, спешащей к морю. Наконец, Бонни сказала:
— Извини меня за истерику.
— Ничего страшного.
— Я не хочу быть тебе в тягость. Я просто не сдержалась. Я устала, не выспалась. С тех пор, как убили Сая — а не с того дня, когда ты явился ко мне побеседовать. Я боюсь. Эти дни я просыпалась, солнце светило в окно, я зевала и потягивалась, и вдруг меня охватывал ужас. Как будто я живу посреди ночного кошмара, и даже солнечный свет не освещает моей жизни. Да еще ты. Я все еще тебя боюсь. Мне очень тяжело находиться здесь, в твоем доме.
— Я понимаю и просто хотел сказать тебе, как мне жаль…
— Давай не будем об этом.
— Но позволь мне…
— Пожалуйста, не надо.
Уже темнело. Я вспомнил, что мне нужно позвонить Линн. Я вошел в кухню, но вместо того, чтобы позвонить, положил в одну миску собачий корм, а в другую налил немного воды. Потом вытащил из духовки цыплят и отнес их в комнату Бонни — на тарелках, с вилками и салфетками. Я думал, она скажет: нет, благодарю, я слишком расстроена, чтобы есть, но когда я вернулся с бутылками кока-колы, она уже обсасывала косточки и картошки с кукурузой на ее тарелке осталось совсем немного.
Я сел рядом и взял крылышко, словно не зная, что с ним делать, размышляя о том, что существует по крайней мере миллион тем, которые я хотел бы обсудить с этой женщиной: какие ее любимые команды, хотя я и подозревал, что она в основном увлекается легкой атлетикой. Как живут мормоны? Читала ли она что-нибудь про Восточную Европу и о национальной задолженности этих стран или только статьи про кино и спасение тропических лесов? Какой ее любимый маршрут, когда она бегает? Где и когда она заработала травму колена? Нравятся ли ей только классические голливудские фильмы или «ужастики» тоже? Верит ли она в Бога и чувствует ли вину или только сожаление по поводу своего аборта? Она занималась со мной сексом просто так или она влюбилась в меня той ночью?
А спросил я ее опять о другом:
— Когда ты снова начала спать с Саем?
— На прошлой неделе.
— Почему?
— Почему?
— С какой целью? Ты просто подумала, что, если с ним переспишь, он поставит фильм по твоему сценарию?
— Знаешь, — сказала она и взяла еще одну салфетку, — в шоу-бизнесе есть такой старый анекдот: красивая и талантливая актриса приходит в офис к продюсеру и говорит: «Я хочу получить эту роль. Я все сделаю, все, что вы захотите, за эту роль». Она встает на колени и говорит: «Я сейчас вам такое удовольствие доставлю!» А продюсер смотрит на нее и отвечает: «Ну ладно, а мне-то что с этого?»
Бонни отряхнула с ладоней хлебные крошки.
— Так вот: Саю-то что с того? Ничего. Что такого я могла бы сделать для него, чтобы сподвигнуть его на то, чего он на самом деле делать не желал?
— Но как же ты могла спать с таким подонком? Ну ладно, он отдал тебе этот дом, но ведь он оставил тебя практически ни с чем. Вынудил сделать аборт…
Она перебила меня:
— Никто ведь не держал пистолет у моего виска.
— Может, он и не держал, но он ведь намекнул тебе, разве нет? Забудь об этой чуши, что он не чувствовал себя достаточно зрелым, чтобы иметь ребенка. Он отнял у тебя шанс иметь то, о чем ты больше всего мечтала.
Я затронул самое ее больное место. Она не вздрогнула, она просто встала с тарелкой в руках.
— Отнести, что ли, на кухню?
Голос у нее был неестественно веселым, как будто она вот-вот расхохочется.
— Не стоит. У меня там нет занавесок, и тебя могут увидеть. Я сам потом отнесу.
Я забрал у нее тарелку и поставил ее на пол.
— Я тебя расстроил, да?
— Не то чтобы очень… — тихо ответила она.
— Одень тапочки.
Я дождался, пока она их одела, выключил свет, взял ее за руку и повел вон из комнаты, через темную гостиную. Мы вышли на улицу с черного хода. Была уже почти ночь. Небо усыпали звезды, оно было синим-синим. Темным, цвета индиго, как мой «ягуар». Я усадил ее на ступеньки и пробормотал:
— Только говори потише.
— Ты опасаешься, что фермеры-полуночники расселись по окрестным кустам и подслушивают нас?
— Я всегда опасался фермеров-полуночников. А еще приятелей, которые могут нагрянуть неожиданно. Хочешь сидеть здесь или пойдем в дом?
Она не ответила, прислонилась к дверному косяку и глубоко вздохнула. Что бы у нее там ни было, в ее горной Юте, здесь тоже неплохо. С моря пахло йодом, с берега — соснами, а от земли — мускусом.
— У меня есть еще вопросы, Бонни.
— Давай.
— Как ты могла спать с Саем — после всего, что он с тобой сделал?
Она не ответила. Я подумал, что она все еще думала о том неродившемся ребенке.
— Ну? — подтолкнул я ее. — Ты ведь не мазохистка, которым нравится, когда ими ноги вытирают. По-моему, ты чаще играешь по мужским правилам, чем по женским. Ты с ним поразвлеклась, сказала «спасибо», и все дела? Ты ведь не проснулась на следующее утро с ощущением отвращения к самой себе. Ты проснулась и сказала себе: «Вот, переспала с мужиком. Было здорово. Прочистила все отверстия». И все дела.
— Все совершенно не так.
— Но я ведь недалек от истины? Ты же не подумала: «Господи Иисуси, помоги мне. Я сама себя ненавижу».
— Люди моей веры никогда не говорят: «Господи Иисусе».
— Я понимаю.
— Сплю ли я с кем попало, чтобы совсем уж низко пасть? Нет. Я сплю — или спала — с кем попало ради секса. Просто, чтобы кто-нибудь меня обнимал.
— Тогда ответь на мой вопрос.
— Я спала с Саем, потому что он оказался рядом — реальный, живой человек, который меня знал. Он заехал ко мне поговорить о моем сценарии, и мы начали болтать про жену моего брата Джима, которая когда-то очень Саю нравилась, про дядушку Сая, Чарли, который был большим пронырой, про фильмы, которые Сай собирался снимать после «Звездной ночи».
Кстати, ночь выдалась самая что ни на есть звездная. Воздух был совершенно прозрачен, и звезды не казались холодными и колючими, наоборот — они мерцали в вышине, как искорки: «Эй! Залетай к нам на огонек! У нас тут в космосе и обогреться можно.
Бонни продолжала:
— Увидев на каминной полке картины, Сай вспомнил нашу поездку в Мэн, где мы, собственно, эти картины и приобрели. И это было приятно: как-никак, общие воспоминания. Что еще? Он сказал, что мой сценарий напечатан из рук вон плохо и просто не верится, что я до сих пор использую печатную машинку. Он тут же позвонил своему помощнику и распорядился привезти мне компьютер с принтером.
Я сделал себе зарубку в памяти: спросить об этом Истона.
— Ну суди сам: он дарил мне цветы. Я вижу, ты гадаешь, позволила ли я собой попользоваться в обмен на персональный компьютер и букет лилий? Отчасти — да. Сай ворвался в мою жизнь и немедленно все собой заполнил. Я тебе скажу, это соблазнительно, когда кто-то начинает о тебе заботиться: покупает тебе электронные игрушки, расчесывает волосы, интересуется, как прошел день. Вот тебе первая причина. А вторая — я спала с ним, потому что меня никто не любил. Я не могла больше этого выносить.