— О Грумина, — сказал я, — оставь меня!
Все было напрасно. И тогда я заставил себя легко и весело принять случившееся, нежданный поворот судьбы, превративший нас в единое непостижимое мыслящее нечто.
Я привык к своему новому положению.
Другой на моем месте, возможно, тщился бы, напротив, отвратить роковой исход или стал бы прилежно перечислять все преимущества недавнего прошлого, я же принял это воссоединение как свершившийся факт.
Иные впоследствии говорили мне, что это произошло у меня от неразвитой (в то время, разумеется) склонности к размышлению или оттого, что мне не хватало осторожности, столь необходимой в первобытном мире при случайных или опасных встречах. Не знаю, так ли это. Обсуждение тут неуместно.
Вокруг меня стлалось гигантское газовое облако, оно теснило меня и сидевшую на мне Грумину, а обмен молекулами между нами не прекращался, и сочетания их становились все причудливее.
Мы уже не обращали внимания друг на друга, мы были покорны судьбе и не имели других желаний, кроме как попасть в иную, более светлую часть пространства, где мы не были бы обречены на вечные скитания, куда-нибудь подальше от вспышек молний, грома, бурлящих водоворотов пламени и тьмы.
Короче говоря, простое перемещение уже не удовлетворяло нас, и, чтобы воодушевить меня, Грумина то и дело впивалась (яснее выразиться не могу, ведь у вас нет вместилища чувств, есть только селезенка, да прямая кишка, да детородные органы и все прочее) в какое-то место, не знаю, в какое именно, знаю лишь, что это пробуждало во мне игру фантазии, целую череду образов.
Так, в сопровождении свиты грез, мы продолжали беспечно бороздить вселенную, вовсе не думая, что наши странствия — неразрешимая загадка. Наконец хаос, коему не было ни начала, ни конца, остался позади, и мы оказались в тихом месте, полном рассеянного желтого света.
Грумина спросила меня:
— Ферменцио, где мы?
Трудно определить, с каким чувством я отвечал ей, я больше думал о том, как бы ослабить сотрясавшие нас волнообразные вибрации с помощью точного тормозящего механизма.
— Какое странное место, — сказала она еще.
Мне оно таким не показалось. Я видел край сплошной лазури, окруженный светящимися зубчатыми выступами неосязаемой материи, где царили покой, непрерывная качка и зной.
— Что делать дальше? — спросила моя подруга.
Эта бесконечная болтовня раздражала меня сверх всякой меры, особенно когда ставила передо мной загадочные проблемы.
Поэтому я не ответил.
Под собой я различал подобие колодца, он все расширялся, захватывая планеты — красноватые пласты материи, совершавшие неторопливое вращательное движение; кругом виднелись обломки метеоров, плавали тучи едкого, зловонного дыма.
— Уфф! — Так Грумина выражала свое удивление — думаю, неподдельное.
Этот свистящий звук был не так уж неприятен, однако я не придал ему большого значения, поглощенный зрелищем этого места, объятого сплетением слепяще-белых лучей. Быть может, именно тогда мы перестали жить только воображением, обрели способность рассуждать; теперь для меня это непреложная истина, рожденная простым логическим умозаключением, но в те времена подобные вещи не занимали меня вовсе.
Вокруг разливалось дыхание радости, все исходило несказанной кроткой нежностью, особенно сияющее вдали солнце и вертящиеся планеты, чуждые прежнему хаосу.
О, что за волшебный сон объял меня!
II
Проснулся я расслабленный и вялый. Потянулся и несколько раз зевнул.
«Что мне делать?» — спросил я себя.
Моя подруга бодрствовала, подобная чистой идее, она вся превратилась в зрение. Чтобы окончательно пробудить меня от тяжелого сна, она ущипнула меня за хвост, вернее, за ложноножку, безжизненно лежавшую в космической пыли.
— Все еще спишь, милый Ферменцио?
Ох и надоел же этот пронзительный голосок, трескуче звонкий, прыгающий в воздухе!
— Погляди, Ферменцио!
Вокруг меня многое переменилось.
Объясню вам вкратце. Посредине было солнце, а вокруг, в стройной законченности бесчисленных окружностей, большие и малые планеты, освещенные с одной стороны и темные с другой, плыли по своим эллиптическим орбитам.
— Вернемся, — предложил я, смущенный столь совершенной гармонией миров.
— О нет, — ответила Грумина, снова ущипнув меня. — Вперед, скорее!
И, хоть я пребывал в нерешительности, мы двинулись вперед. Моя подруга говорила мне, привизгивая, как всегда, что настало время получше узнать друг друга, затеяв новое приключение.