Самыми тяжелыми, пожалуй, были неприятности, постигшие Вольтера несколькими годами раньше, опять-таки не без участия Дефонтена. Неприятности из-за того, что, как метко выразился сам автор, «Адам и Ева не мылись». В небольшой поэме «Светский человек», казалось бы, не содержалось ничего крамольного. Превозносились современные цивилизация, комфорт, даже роскошь. Однако Вольтера обвинили в том, что он противопоставил их первобытному, варварскому бытию наших прародителей и тем самым посягнул на библейские сказания.
Вероятно, он избежал бы этого преследования, если бы не проявил излишнего остроумия. Прозвал «ослом Мирепуа» Буае, бывшего епископа города Мирепуа, а тогда воспитателя дофина. Острота была основана на обычно неразборчивой подписи Буае. Он так писал слово «ancient» («бывший»), ограничиваясь одними первыми буквами, что это легко было принять за слово «âne» («осел»).
Буае, разумеется, решил отомстить шутнику, а он был при дворе весьма влиятелен.
Повредил Вольтеру, правда невольно, и другой епископ — города Люнсона. Этот весьма несвоевременно скончался, и в ящике его бюро обнаружили один из списков «Светского человека». Поэма, разумеется, не была подписана. Но это не помогло. Жалобы «осла Мирепуа» кардиналу Флери на оскорбление, нанесенное ему Вольтером, и донос аббата Дефонтена, где доказывалось, что автор «Светского человека» никто иной, повлекли за собой приказ об аресте поэта. Хорошо еще, что благодаря дружеским связям при дворе, в Сире своевременно пришло письмо с предупреждением о нависшей угрозе.
Это было 22 декабря 1736 года. Несмотря на мороз и снежные заносы, не оставалось ничего, как немедленно бежать. Нужно было лишь сделать выбор между Пруссией, куда настойчиво приглашал кронпринц Фридрих, и Голландией. Вольтер выбрал Бельгию и Голландию, потому что они ближе и разлука с Эмилией будет менее тяжела. В то время ему недоставало ее на каждом шагу. Даже работая каждый у себя, они непрестанно обменивались записками. А как не хотелось расставаться с замком, где он думал спокойно провести вечер своей жизни!
А как горевала маркиза, его провожая!
Хорошо еще, что теперь Вольтер не болел. Он всегда оживал в самые критические моменты и в трудных, больших путешествиях. И, как часто бывает, неприятности обернулись удачей. Вовсе этого не ожидая, беглец смог убедиться, что стал европейской знаменитостью. Утешение приносило всеобщее поклонение везде, куда бы он ни приехал. Так, в Брюсселе Вольтер провел всего лишь вечер, но в его честь сыграли «Альзиру». Один день в Лейдене — и на улицах города собрались толпы поклонников, чтобы только его увидеть. И все это — несмотря на то, что из осторожности он путешествовал под чужим именем. Вольтера узнавали повсюду быстрее, чем любого европейского суверена.
В Амстердаме, где изгнанник остановился, его встретили почестями еще большими, и туда пришли известия из Англии, с каким успехом идут там его пьесы.
Чуть ли не во всех городах Европы газеты извещали, что знаменитый Вольтер был вынужден, по-видимому, навсегда покинуть Францию. Предполагали, что причиной послужила «Орлеанская девственница». Впрочем, это было не так далеко от истины. Пусть она и не фигурировала в обвинительном заключении, власти об «опасной Жанне» не могли не знать, хотя это и было до неосторожности мадам де Графиньи.
Вольтер начал свою сатирическую поэму много раньше. Но после смерти Адриенны Лекуврер долго не мог к ней вернуться.
Только в атмосфере счастья и относительного покоя в Сире он снова пришел в настроение, необходимое, чтобы с такой легкостью и блеском глумиться над верой — что девственность может способствовать военным победам. Мало того, Вольтер подвергнул сомнению саму невинность французской национальной героини и святой. В этом «катехизисе остроумия» (Пушкин) атаковались наряду с ханжеством, суевериями, религией и ходячие представления о средневековой Франции, а тем самым само средневековье. Попутно изничтожалась поэма о Жанне д’Арк Шаплена, скучная до того, что ее никто не мог прочесть.
Берлинская «Фоссише цайтунг» писала, что за «Орлеанскую девственницу», где святой Доминик, святой Франциск и патрон ордена иезуитов святой Игнатий беседовали слишком весело и легкомысленно, и последовал приказ задержать и подвергнуть заключению Вольтера, где бы его ни обнаружили, и таким образом изгнать из его головы излишек вольнодумства.
Газета оказала поэту медвежью услугу. Вольтер был возмущен и требовал, чтобы ему предъявили хотя бы одну страницу поэмы, написанную его рукой.
Горечь от бездомности, разлуки с Эмилией, страх перед еще усилившейся опасностью помогает заглушить работа. Он и тут, в изгнании, погружается в нее с головой. Дела, как всегда, очень много: просмотр написанных прежде сочинений и переработка их корректуры. Особенно его беспокоили и занимали «Элементы философии Ньютона».
Потому-то он реже стал писать маркизе, и она чувствовала себя покинутой, хотя тогда это было неверно.
А вскоре после его возвращения из Голландии в жизнь Вольтера вошла еще и забота об осиротевших племянницах. Их мать, любимая сестра Вольтера, скончалась, когда он был еще в Англии. В октябре 1737-го умер и ее муж, месье Миньо, оставив двух сыновей и двух необеспеченных девушек, дочерей.
Вольтер окружил племянниц особым вниманием еще и потому, что не хотел, чтобы они попали под влияние его брата Армана, по-прежнему янсениста.
Наибольшим расположением Вольтера пользовалась старшая, двадцатипятилетняя Мари Луиза. Он сразу же решил выдать ее замуж за сына соседки, мадам де Шамбонен, желая видеть девушку и пристроенной и вблизи от себя. Но ее задуманный дядей брак нимало не устраивал. Парижанка не хотела похоронить себя в глухой провинции, и вряд ли молодой человек ей понравился. Однако прямо своего нежелания выйти замуж за выбранного Вольтером жениха Мари Луиза не высказала. Он узнал об этом от Тьерьо и Эмилии.
Вскоре Мари Луиза влюбилась в молодого красивого капитана Никола Шарля Дени и 25 февраля 1738 года вышла за него замуж. Дядя браку не препятствовал. «Пусть будет счастлива на свой лад, а не на мой», — сказал он. Наделил приданым, как и ее сестру, которая вышла замуж раньше, дал 30 тысяч ливров. Мари Луиза ухитрилась получить приданое и от второго дяди, Армана.
Вольтер пригласил молодых супругов в Сире и превосходно их принял. Он был очень доволен своими семейными делами. Мадам Дени — отнюдь. Она была недовольна и тем, что он так много тратит на замок и его хозяйку, и тем, что он в «полном подчинении» у Эмилии. «Подумать только, как должен жить самый знаменитый человек Европы!» — говорила она, однако тоже не в лицо, а за спиной. Мари Луиза вскоре уехала с мужем в гарнизонный городок. Супружество их было счастливо. Однако она слишком интересовалась жизнью дяди, и если бы на этом кончилось! Прошло не так много времени, и отношения мадам Дени и Вольтера перестали быть лишь отношениями родственными.
Теперь мы точно знаем, что любовь Вольтера и божественной Эмилии не была столь безмятежной и до ее измены с маркизом де Сен-Ламбером, повлекшей за собой поздние роды и смерть мадам. Но до 1957 года биографы великого человека утверждали: все шестнадцать лет их отношений он хранил полную верность маркизе и вообще первый не оставил ни одной женщины и ей не изменил.