Учитель застает ученика в замке Мойланд, под Клеве, дрожащего от сильного приступа болезни. По одной версии, Фридрих от радости встречи тут же выздоровел, по другой — общался с Вольтером в промежутки между пароксизмами. Но, так или иначе, они много говорили о литературе, о философии (свобода воли и прежде занимала немалое место в их переписке) и больше всего о собственных сочинениях. Вольтер читал Фридриху «Магомета», но и сочинил за короля политическую ноту.
Из более или менее точного описания самим Вольтером его первой встречи с Фридрихом II мы узнаем: «Меня ввели в покои его величества. Я увидел в них только голые стены и в маленькой комнатке, при свете одинокой свечи, жалкую кроватку, шириной в два с половиной фута. На ней лежал маленький человечек, закутанный в халат из грубого синего сукна. Это и был король, потевший и дрожащий от озноба под скверным одеялом в приступе жестокой лихорадки. Я отвесил ему глубокий поклон и для первого знакомства пощупал его пульс, как если бы я был придворным медиком».
В замке в это время были и Альгаротти, и Мопертюи, и Кайзерлинг, и голландский посланник короля. Отужинав вместе, все они «глубокомысленно рассуждали о бессмертии души, о свободе воли».
Учитель и ученик произвели наилучшее впечатление друг на друга. Вольтер очарован обходительностью молодого короля, который напоминает ему любимого друга — Сидевиля. Фридрих сравнивает Вольтера по красноречию с Цицероном, по спокойствию с Плинием, по мудрости с Агриппой (Нетесгеймским — знаменитым гуманистом XVI в.). Как он завидует маркизе дю Шатле, которая может наслаждаться обществом великого человека постоянно. Что предпринять, чтобы склонить Вольтера поселиться при прусском дворе? Позже он пустится для этого в довольно низкопробные интриги и все же, пока маркиза не умрет, своего не добьется. Пока же Вольтеру пришлось еще раз съездить в Гаагу по делам «Анти-Макиавелли».
Эмилия, со своей стороны, тоже принимает решительные меры, чтобы удержать Вольтера при себе и не отдавать его Пруссии. Мчится в Париж хлопотать, чтобы кардинал Флери окончательно его простил и поэт был официально приглашен ко двору Людовика XV. Если это ей удастся, победа над Фридрихом обеспечена. Разве прусский двор может соперничать с французским?!
И снова личные мотивы перекрещиваются с большими событиями. В том же 1740 году «шампиньоны изменили судьбу Европы». Отравившись грибами, скончался император Священной Римской империи — таков был титул общегерманского монарха Карла VI. Кто будет его преемником? Это тревожило многие страны, в том числе и Францию.
По этой-то причине хлопоты маркизы приводят к тому, что, даже не встретившись с Эмилией, Вольтер в ноябре 40-го скачет в Пруссию. Кардинал Флери, а он был больше чем главой правительства Франции, ее некоронованным королем, решил, простив опального поэта, использовать в государственных интересах его дружбу с Фридрихом II и послать с дипломатическим поручением к прусскому королю. Партнерам по политической игре необходимо было узнать истинные намерения и планы коварного и умного, молодого, деятельного монарха.
Хитрый кардинал даже не поленился написать Вольтеру длинное письмо, исполненное похвал «Анти-Макиавелли» и его автору, рассчитывая, разумеется, что адресат покажет Фридриху.
Молодой король и в самом деле уже задумал, воспользовавшись смертью Карла VI, отторгнуть у Австрии Силезию и оттягал у Марии-Терезии еще и Глатц.
В это время он отдыхал после первых государственных трудов в Рейнберге. Казалось бы, все шло прекрасно. Король встретил Вольтера как нельзя более любезно. Двор жил очень весело, и самый занимательный собеседник Европы, выдумщик, забавник пришелся ему весьма по вкусу.
Вот только о политических планах Фридриха посланнику Флери узнать ничего не удалось. Крепкий орешек был этот мудрец на троне! Даже добиться, чтобы он заплатил бедняге Тьерьо, давно прощенному великодушным другом за предательство с «Вольтероманией», не удалось. Хорошо еще, что Фридрих оплатил путевые издержки самого Вольтера. И то в письме Иордансу, совершенно в духе своего покойного отца, прославленного, кроме жестокости, еще и скупостью, не преминул пожаловаться: «Придворный шут обошелся мне слишком дорого». К счастью, а может быть и к несчастью, Вольтер узнал об этом «лестном» замечании много позже. Что же касается его трат на издание и предотвращение издания «Анти-Макиавелли», Фридрих ни тогда, ни потом и не подумал их возместить.
Серьезным приобретением зато было знакомство, а затем и длительная дружба с любимой сестрой Фридриха, маркграфиней Байротской, Вильгельминой.
Надо сказать, Вольтера порядком удивило, что она была чуть ли не единственной женщиной при прусском дворе. Мужчины же, благообразные, любезные, находились между собой в весьма странных отношениях. Об известном теперь всем, кто изучай историю, явном предпочтении, отдаваемом Фридрихом мужчинам перед женщинами, Вольтер тогда еще не знал. Но и не зная, кое о чем догадывался.
Потому-то и допустил неосторожность: в записке Мопертюи назвал Фридриха II «респектабельной, любезной потаскушкой». Конечно, он тогда и не подозревал, какое оружие дает в руки человека, который станет его злейшим врагом. Мопертюи, когда для этого пришло время, показал записку королю.
Пока же Вольтер с Фридрихом нежнейшие друзья и Вольтер в хороших отношениях с президентом Берлинской академии. 19 февраля 1741 года он пишет из Брюсселя Мопертюи: «Я никогда не забуду этого двора, и я Вас уверяю, что не ожидал: нужно удалиться на 400 лье от Парижа, чтобы встретить настоящий политес».
А еще раньше Эмилия, огорченная тем, что Вольтер задерживается в Пруссии, пишет Ришелье, чья жена недавно умерла: она сама была бы счастлива по собственной воле последовать за герцогиней, Маркиза в Париже всеми силами добивается возвращения друга, а он никак не может расстаться с ее соперником. Вконец расстроенная Эмилия одна возвращается в Брюссель.
Фридрих между тем 16 декабря захватил Силезию. Военные действия крайне осложнили путь Вольтера из Рейнберга в бельгийскую столицу. А тут еще суровая зима: морозы, снег, обледенелые дороги…
Только в январе 1741-го Эмилия может наконец заключить Вольтера в свои объятия. Процесс все еще тянется.
Это, однако, не препятствует их поездке в Лилль, где после повышения мужа по службе живет молодая мадам Дени. Она как нельзя лучше принимает дядю: скорее всего, чтобы его завещание было составлено в ее пользу.
Вероятно, этот преувеличенно любезный прием, оказанный Вольтеру Мари Луизой, был неприятен Эмилии. Но зато она наверняка испытала удовольствие, когда директор местного театра пожаловался Вольтеру на Фридриха. Пригласил их труппу на гастроли в Берлин и не заплатил ни пфеннига.
И все-таки отношение Вольтера к прусскому королю пока не изменилось, хотя причин для этого накопилось уже немало.
В антракте спектакля «Магомет» — автор смотрел его вместе с маркизой, мадам Дени и приехавшим в Лилль молодым философом Гельвецием — Вольтер во всеуслышание прочел письмо от Фридриха о его первой победе над австрийцами под Мальвицем. На самом деле король оттуда бежал, и противника побили подоспевшие генералы. Но тогда зрители бурно аплодировали и «победителю» — союзнику французов, и поэту — вестнику победы.
Эмилия же была очень огорчена, узнав, как пострадал под Мальвицем Мопертюи. Вместо того чтобы почивать на лаврах, он в погоне за новыми впечатлениями прибыл с прусскими войсками на поле сражения и был за это наказан. Австрийские гусары, не понимая французского языка и не зная, кого они взяли в плен, сняли с президента Академии наук тонкое кружевное белье, содрали рыжий парик. Потом острили, что Мопертюи оказался единственным трофеем австрийской армии. Полураздетый, бедняга еле добрался до главного штаба противника, объяснил, кто он такой, получил там кое-какой гардероб и через Вену был отправлен в Берлин.
Из Лилля Вольтер и Эмилия вернулись в Брюссель. Нескончаемый процесс все еще тянулся.
Написанное тогда одно из лучших стихотворений Вольтера говорило о переломе в их отношениях. Лирический герой жалуется, что возраст заставляет его расстаться с любовью, а конец любви страшнее физической смерти. Зато небеса оставляют человеку преклонных лет дружбу, и это вознаграждает за утраченную любовь. Стихотворение — как бы увертюра отнюдь не к прощанию Вольтера с любовью вообще, но к переходу его отношений с Эмилией в иную — дружескую ипостась.