Небезынтересная подробность: хотя в остальном Пруссия по сравнению со своими соседями процветает, дороги ее еще хуже. Это объясняется хитроумным расчетом короля. Он хочет, чтобы чужестранцы, а их приток в страну велик, тратили как можно больше денег на дорожные издержки, вынужденные остановки в трактирах. Кроме того, он преследует и военные цели: плохие дороги задержат продвижение противника, если опять начнется война, да еще на его территории…
И все-таки наконец наступает 10 июля 1750 года. Вольтер у цели и принимает почести. Достаточно сказать, что поначалу ему отводят замок Шарлоттенбург, где раньше жил Морис Саксонский, прославленный полководец, последний возлюбленный Адриенны Лекуврер. «Наименьшими милостями» Вольтер в «Мемуарах» называет королевских поваров, готовивших ему обеды, королевских кучеров — когда он отправлялся на прогулку. Король щедро поил его волшебным зельем, начав это делать еще раньше, «когда не было той лести, к которой он ни прибег бы, чтобы заставить меня приехать» («Мемуары»), Потом Вольтер уличает в неискренности и короля и самого себя: «Как мог я устоять против победоносного короля, музыканта и философа, который притворялся, что любит меня? Я тоже поверил, будто его люблю».
Было ли это действительно притворством или завороженный приемом, отходчивый и снисходительный Вольтер в самом деле забыл о том, что не раз страдал от коварства Фридриха? Ведь всякий раз оно было продиктовано желанием заполучить его к прусскому двору!
Сейчас же было от чего закружиться голове… Принят во дворце Софи Доротеи, матери-королевы, вознагражденной сыном за материальные и духовные лишения при жизни покойного мужа. Принят и у брошенной королем, не нуждающимся в женской любви, его супруги. Многочисленные прусские принцы и принцессы, прекрасно владеющие французским языком, чрезвычайно охотно беседуют с лучшим собеседником Европы.
А с каким удовольствием они репетируют и играют в трагедиях Вольтера! Для прусского двора любительские спектакли — совершеннейшее новшество. Но и в этом, как и во всем остальном, он охотно подражает французскому. Одна за другой сразу же после приезда автора ставятся и играются «Заира», «Альзира», особенно часто «Магомет», «Брут», «Смерть Цезаря» и «Спасенный Рим», до этого не видевший сцены, кроме улицы Траверзьер.
Исполнители в восторге от автора как режиссера. Показывая им, он декламирует монологи, играет целые сцены. Пусть при этом и беспрерывно кричит на высочайших особ, позволяет себе браниться. Они не обижаются: так остроумна его брань, так разумны требования!
Он от напряженной работы — не так-то просто сделать из этих Гогенцоллернов Заиру, Оросмана, Брута — безмерно устает, еще больше худеет, на лице торчит один острый нос. Но все искупает счастье быть вновь признанным на театральной сцене.
Не менее радует Вольтера и то, с каким восхищением король относится и к содержанию и к форме новых песен «Орлеанской девственницы», и той, где конюха принимают в аду, и той, где прекрасную Доротею хотят сжечь на костре за сопротивление, оказанное ею дяде-епископу, пытавшемуся ее изнасиловать.
Настаивая на независимости поэта — в «Мемуарах» это выражено формулой: «В стихах мы имеем право говорить обо всем», Вольтер так же независимо и сурово держится с королем как его редактор и учитель. Два часа занятий с Фридрихом II его сочинениями — главная обязанность нового камергера. Разумеется, если не считать идей, которыми он снабжал короля и на знаменитых ужинах, и в переписке из одной комнаты в другую. С идеями Фридрих II не всегда соглашался. А что касается королевской поэзии и прозы — насколько строг был учитель, настолько послушен и терпелив ученик. «Я исправлял все его сочинения, никогда не упуская случая похвалить то, что находил в них хорошего (все-таки автор был сувереном, не говоря уже о том, что это испытанный педагогический прием. — А. А.), и вычеркивал все, что никуда не годилось» («Мемуары»). Вольтер превращал уроки в школу поэтики и эстетики, не ограничиваясь частными замечаниями и редактурой. И король безропотно по сто раз переделывал одно и то же, если этого требовал его наставник, и старался усвоить теорию. Вольтер и здесь позволял себе не стесняться в выражениях. Мог сказать: «Эта строфа ни гроша не стоит», или: «Как это вам удалось сочинить четыре хорошие строчки, остальные никуда не годятся?» Королю так хотелось, чтобы за его подписью выходили в свет хорошие стихи, и он понимал, что Вольтер прежде называл их «великолепными? лишь из вежливости… Поэтому и не обижался.
В «Мемуарах» написано, что только для исправления своих сочинений Фридрих «приманил» Вольтера. Но это не вполне справедливо, как и многое другое, сказанное там о прусском короле и их отношениях.
Как литературное произведение «Мемуары» превосходны. Но как биографический и исторический источник для главы о Вольтере в Пруссии они требуют критического подхода. Конечно, в «Мемуарах» немало ценных наблюдений, признаний, обобщений — они приводились и еще будут приводиться. Однако нельзя забывать, что в части, касающейся Фридриха II и управляемой им страны, есть оттенок памфлета. Она написана, когда у автора еще не прошло раздражение после ссоры, что не могло способствовать объективности. К тому же он не знал многого из того, что открылось потом исследователям.
Любопытны обстоятельства, при которых «Мемуары» появились, благодаря чему они дошли до нас. В 1759 или 1760 году Вольтер, уступив настояниям друзей и домочадцев, согласился перенести на бумагу некоторые из анекдотов о происшествиях, которых был участником или очевидцем, слышал о них и теперь рассказывал в Ферне. Одних действующих лиц он представлял как палачей, других как жертв…
Но прошло не так много времени, и Вольтер помирился со своим врагом, чего тот, оказавшись в тяжелом положении, очень добивался. Тогда сам автор сжег экземпляр «Мемуаров», написанный им собственноручно, полагая, что теперь уже ни прусский король, никто иной их не прочтет.
Однако это не удалось. «Мемуары» вышли в свет после его смерти, но при жизни Фридриха II. Автор, очевидно, забыл, что существовали еще копии, сделанные его секретарем Ваньером. Одна из копий, похищенная Лагарпом, не однажды воровавшим рукописи Вольтера, была им передана или продана Екатерине II. Вторая от мадам Дени, наследницы дяди, перешла к Бомарше, издателю первого посмертного собрания сочинений Вольтера. Там-то и напечатаны впервые «Мемуары».
В отделе редкой книги ленинградской Библиотеки имени Салтыкова-Щедрина вместе с библиотекой и другими рукописями Вольтера хранится, очевидно, первая из двух копий «Мемуаров». Она — парадная, переписанная Ваньером, содержит 220 страниц. Точное место ее нахождения — шкаф 4, папка 240.
Такой же перебор розовой краски, как в «Мемуарах» черной, в первых письмах Вольтера из Пруссии. «Вот я, наконец, в этом некогда диком месте, которое ныне украшено искусством и облагорожено славой. 150 000 победоносных солдат (они уже упоминались в другом контексте. — А. А.), власть повелителя, опера и комедия, философия и поэзия, герой, который в то же время философ и поэт, величие и приятность, гренадеры и музы, трубы и скрипки, Платоновы пиры, общество и свобода…» Правда, здесь есть и скрытая ирония.
Из писем мы знаем, что весь день, кроме двух часов, был в его полном распоряжении. Часть года, а именно сезон карнавала, вместе с королем Вольтер проводил в Берлине, остальное время — в Потсдаме; комнаты во всех дворцах ему отводили вблизи покоев самого монарха.
О королевских ужинах он пишет: «Нигде в мире не говорили так свободно о всевозможных людских предрассудках, не осуждали их с большими насмешками и презрением… Бога там уважали, но зато не щадили всех тех, кто божьим именем обманывает людей…»
Словно бы действительно в Пруссии сосредоточились Европа Просвещения, приглашенные Фридрихом поэты, философы, музыканты, ученые. Словно бы действительно здесь господствовал либерализм или прогрессизм и Вольтер нашел здесь свободу, которой лишен был во Франции.