И в том, что касается оплаты счета Ван Дюрена, патрон и секретарь расходятся. В «Мемуарах» читаем: «Он заявил, что его величество должен ему двадцать дукатов, и я ответствен за это. Он насчитал еще проценты и проценты на проценты. Месье Фишер, франкфуртский бургомистр, признав расчет вполне правильным, заставил меня выложить тридцать дукатов, двадцать шесть из них взял себе и четыре отдал жулику-книгопродавцу». Коллини же рассказывает об этом случае совсем иначе. Вместо уплаты Ван Дюрену Вольтер закатил ему пощечину и быстро убежал. Находчивый секретарь утихомирил и утешил книгопродавца тем, что пощечину он получил от великого человека.
Вольтер во всем обвиняет одного Фридриха. Между тем пострадали от неприятного франкфуртскою происшествия — точнее, цепи происшествий — оба, и у короля была своя правда: не мог пе опасаться — что же еще произойдет с книгой, если она останется в руках уже явного противника?
О возвращении Вольтера в Пруссию не приходилось и думать. Поэтому у Фридриха II были все основания требовать обратно и камергерский ключ, и орден «За заслуги».
Конечно, сыграли роль и описанные случайности. В результате же Вольтер провел пять весьма неприятных недель, а Фридрих II заплатил несмываемым пятном на своей репутации, запачкав себя тем, что, по примеру Франции, рукой палача сжег книгу и арестовал великого человека.
Только 7 июля Вольтер уехал из Франкфурта. Он прожил три недели в Майнце, чтобы, по его выражению, «высушить свои вещи после кораблекрушения».
ГЛАВА 2
ПО ДОРОГЕ В ЖЕНЕВУ
Конечно же, Вольтер мечтал о Париже, страстно хотел туда вернуться.
Но если камергерский ключ, орден «За заслуги», «волшебное зелье» не смогли вернуть, точнее — снискать, расположения Людовика XV и королевы, их приближенных, то и ссора с Фридрихом, на что Вольтер рассчитывал, — тем более. Он из Майнца переехал в конце августа в Страсбург и оттуда делегировал как парламентера к французскому двору мадам Дени. Надеялся — добьется для него разрешения вернуться в Париж. Увы, как Мари Луиза ни хлопотала, будучи крайне заинтересована и лично, как ни обивала все пороги, ничего утешительного сообщить не могла.
Больше всего настраивало короля против Вольтера духовенство.
Пришлось примириться с необходимостью, во всяком случае пока, жить у границы Франции, в Эльзасе. Любопытная подробность… Против обыкновения он остановился не в одной из лучших гостиниц, но в скромной, маленькой, удаленной от центра города. Как происходило с ним почти всегда — и это послужило поводом для клеветы. Особенно любили его, такого щедрого, обвинять в скупости. Так поступили и на этот раз: дескать, пожалел денег на номер в дорогом отеле. На самом же деле у него была иная и очень благородная причина поселиться там. «Вот доказательство, — пишет Коллини, — как обманчива внешность и как осторожно нужно судить о человеческих поступках. То, что казалось скупостью, было проявлением сердечной доброты». В Майнце Вольтеру приглянулся внимательностью и особенно своей расторопностью один служащий местной гостиницы. Сам он был родом из Страсбурга и попросил великого человека остановиться там в гостинице «Белый медведь», которую содержал его отец, видимо, нуждавшийся в постояльцах.
Впрочем, Вольтер прожил там недолго и вскоре перебрался в загородную виллу под Страсбургом, где принимал всех желающих его посетить. Виделся он и с историком Шоефленом и по его указаниям исправил кое-что в «Имперской летописи». К тому же у профессора был в Йольмаре брат, владелец типографии. Вольтер ссудил его деньгами, и тот согласился издать «Имперскую летопись».
Чтобы лично наблюдать за печатанием, автор перебрался в октябре в Кольмар.
Он все еще продолжал ожидать перемены ветра при французском дворе. Ветер продолжал оставаться противным. И тут-то Вольтер совершил, как он полагал, разумный, а на самом деле напрасный тактический ход: причастился на пасхе 1754 года. Знал, что сыщики наблюдают за ним и в Кольмаре, и был уверен — их донесение о благочестивом поступке якобы исправившегося безбожника откроет ему путь в Париж. Не помогло. Его по-прежнему не принимали. Враги злорадствовали по поводу неудачного маневра. Друзья осуждали за проявленную слабость.
Ну что ж, раз так, нужно, по крайней мере, действительно позаботиться о своем здоровье, поехать на воды. В Пломбьер его как больного не могли не пустить. Но возникло неожиданное препятствие — там лечился в это время Мопертюи.
Вольтер выждал его отъезда в Сеннонском аббатстве, где встретился с сирейским еще приятелем, ученым монахом Кальма.
Пробыв в Пломбьере две недели, снова вернулся в Кольмар. Здесь его ожидал приятный сюрприз: посещение Вильгельмины, маркграфини Байротской, с мужем. Несмотря на ссору ее брата с Вольтером, она, продолжая оставаться другом последнего, пригласила провести с ними зиму в Монпелье — он не поехал — и, главное, вызвалась помирить с Фридрихом. Из этого, как и из его собственных попыток получить снова приглашение в Берлин, хотя он и не собирался туда вернуться, а делал тактический ход для повышения своих шансов на возвращение в Париж, ничего не вышло. Фридрих написал своему бывшему секретарю Дарже: «…Вольтера только приятно читать, но поддерживать с ним знакомство опасно».
Теперь словно бы приглашение короля прусского уже и не нужно. Герцог де Ришелье, назначенный губернатором одной из французских провинций, Лангедока, снова предложил товарищу по коллежу поддержку. Д’Аламбер и другие истинные друзья философа предостерегали Вольтера, уговаривали не верить посулам «его старой куклы». Тщетно! Они с Ришелье условились встретиться в Лионе.
15 ноября 1754 года встреча состоялась. Но герцог, если бы и желал, не мог сообщить изгнаннику приятных новостей. Напротив, в довершение всех бед в Париже появились списки «Орлеанской девственницы» и продавались каждый за луидор. Это не сулило автору ничего доброго: в поэме он не щадил никого — ни церкви, ни светской власти. Напечатав потом «Орлеанскую девственницу» сам, выбросил все опасные места. Но чья-то вражеская рука постаралась, чтобы в списках этой злой для автора осенью она была дана полностью, без купюр. Стал известен публике и «Опыт о нравах и духе народов».
Что толку было Вольтеру с того, что лионский театр в его честь сыграл «Меропу» и «Брута» и зрители восторженно приветствовали юбиляра — в ноябре ему исполнилось шестьдесят лет, — так же как Лионская академия?! С того, что его чествовал весь город? Старый знакомый, банкир Роберт Троншен — Вольтер дружил со всей семьей Троншенов — сделал для него все. Здесь оказалась в это время и Вильгельмина Байротская и относилась к изгнаннику еще лучше и добрее, чем в Кольмаре.
Но в данных обстоятельствах ему было много важнее снискать расположение лионского архиепископа, кардинала де Тенсена. Несмотря на острый приступ ревматизма, Вольтер оделся самым парадным образом и, велев заложить карету, отправился с визитом в архиепископский дворец. Коллини рассказывает: нога патрона болела так, что без помощи секретаря он не смог бы дойти и до приемной кардинала. Однако, едва войдя туда, немедленно вышел обратно, взял Коллини под руку — тот ожидал за дверью — и молча направился к выходу. Только тогда, когда они очутились на улице, Вольтер сказал: «Нет, эта страна не по мне!» Оказалось, кардинал заявил: он не может пригласить к своему столу человека, дурно аттестованного при дворе.
В гостеприимстве отказали великому человеку и городские власти.
Впоследствии Вольтер отомстил де Тенсену в тех же «Мемуарах», написав, что он «стал известен тем, что составил себе карьеру, обратив Ло в католичество…». «Система Ло сделала де Тенсена столь богатым, что он смог купить себе кардинальскую шляпу».
Дальше в «Мемуарах» приводится то, что сказал де Тенсен, и остроумный и независимый ответ Вольтера кардиналу. «Он был государственным деятелем и в качестве такого доверительно сообщил — не может угостить меня парадным обедом, ибо французский король недоволен тем, что я его бросил ради короля прусского. Я ему сказал, что никогда не обедаю, а что касается королей, то отношусь к ним совершенно равнодушно, равно как и к кардиналам».