Вполне возможно, эта блистательная отповедь была придумана потом. Зачем бы иначе Вольтер стал ездить в архиепископский дворец?
Но так или иначе, а, пробыв в Лионе всего шесть недель, он вынужден был не только покинуть город, где его так радушно принимали все, кроме власть имущих, где не помог и герцог де Ришелье, но и искать себе новую родину.
Скорее всего, он решил поселиться в республике, устав от королей. Но в «Мемуарах» все объясняется иначе, вероятно, оттого, что к тому времени он был недоволен и швейцарскими синдиками-кальвинистами и успел убедиться, что свободы нет и на их земле. По его версии, он попал в Женеву лишь оттого, что проезжал через нее, направляясь на воды Эмса в Савойе, а остался потому, что знаменитый врач Троншен, «незадолго перед тем поселившийся там, объяснил, что эмские воды меня убьют, а он берется продлить мою жизнь».
Затем следует выпад против религиозной нетерпимости, равно ненавистной Вольтеру, от приверженцев какой бы веры ни исходила. Он пишет в «Мемуарах»: «Католикам не разрешается селиться для постоянного проживания ни в Женеве, ни вообще в швейцарских протестантских кантонах. Мне показалось забавным приобрести имение в той единственной стране, на чьей земле мне это было воспрещено».
Часть V
ГЛАВА 1
ВОРОТА ОТКРЫТЫ…
И опять он не знает, как повернется его судьба. Не решил еще, где поселится — в Женеве или Лозанне, не знает, надолго ли. Словно бы поначалу предпочитает Лозанну. Барон Жан Жорж де Пранжен, офицер швейцарской армии, предлагает в его полное распоряжение свой замок.
Так и не приняв окончательного решения, Вольтер оставляет значительную часть своего багажа у Роберта Троншена и 10 декабря 1754 года с неутомимой мадам Дени, Коллини, слугами покидает Лион, хотя местная Академия наук и избрала его своим почетным членом.
Городские ворота протестантской Женевы обычно запираются в определенный час. Но И декабря для Вольтера их оставили открытыми: знали, что прославленный гость приедет позже. Здесь его сразу окружают заботой представители той же семьи Троншенов: городской советник Франсуа — брат Роберта и их кузен Теодор, знаменитый доктор.
Вольтер и его спутники остановились у Франсуа Троншена, обедали на следующий день у Теодора. Прием им был оказан превосходный и тут и там. Две восторженные дамы, не будучи приглашены к обеду, чтобы не пропустить ни одного его слова, даже спрятались за занавеской.
Слава Вольтера была такой громкой, что местные ученые, узнав о его приезде, выразили желание, чтобы он остался здесь навсегда. Многое склоняло его к тому, чтобы и в самом деле поселиться в Женеве.
Здесь не было французских властей, но говорили по-французски. Уже последнее по сравнению с нелюбимым им немецким языком являлось серьезным преимуществом.
Состояние его здоровья было таким плохим, что по Европе пронесся слух о смерти философа. Когда выяснилось, что, к счастью, это ошибка, Фридрих II даже разразился по сему поводу эпиграммой. Но болезни, одолевавшие Вольтера, были настолько серьезны, что поселиться около Теодора Троншена, которому пациент доверял больше, чем всем его коллегам, вместе взятым, было и в самом деле очень разумным.
Кроме того, в Женеве жил и самый любимый из его издателей, Габриель Крамер. Как раз теперь он решил выпустить собрание сочинений Вольтера в 17 томах, форматом в восьмушку листа. Вскоре они с братом издадут и «Опыт о нравах и духе народов».
Место, прекрасное для здоровья больного, кроме того, отличалось превосходным географическим расположением для преследуемого: и Франция рядом, и он свободен, не зависит ни от Людовика XV с его двором, ни от кардинала де Тенсена.
Чудесное впечатление поначалу произвели на Вольтера и жители Женевы, и то, как они его встретили. Один местный пастор, увидев у своего знакомого портрет Вольтера, заметил: «Вот он и оказался среди людей, которые обожают, не преклоняя коленей, посещают, не наскучивая, и не обижаются, застав хозяина в халате…»
Действительно, он чувствовал себя в тихой Женеве так, словно мог все время ходить в халате и домашних туфлях, а не в придворном костюме, как во Франции или Пруссии.
Вольтер писал о женевцах: «Вглядитесь в этих людей, серьезных и проницательных, когда они прогуливаются по улицам, вслушайтесь в их спокойные, неторопливые разговоры!» Ему нравилась привычка горожан останавливаться во время прогулки через каждые десять шагов, чтобы словно вбить своей палкой в почву солидный аргумент. Он с удовольствием беседовал с местными учеными, советниками, даже пасторами. Они слушали, не спеша опровергать то, что он говорил о самом главном и постоянно вызывавшем споры: о религии и человечности, о благополучии всех и каждого. И Вольтер не обижается на то, что может показаться любезным равнодушием аборигенов к новопоселенцу. Напротив, он доволен, что в Женеве на него не накидываются ни для того, чтобы обнять, ни для того, чтобы повалить на землю.
После контрастов Лиона, где население, актеры, театральная публика, Академия безумствовали, чествуя почетного гостя, а кардинал и городские власти относились к нему как к зачумленному, он прямо-таки наслаждался простотой и демократичностью женевских нравов.
Триумфами Вольтер пресыщен так же, как устал от преследования. С самой юности он множество раз испытывал опьянение славой и горечь унижений, которым его тут же подвергали. Слишком часто его обожествляли и слишком часто «избивали». Сын нотариуса ощущал себя то принцем, то лакеем, живал во дворцах и дважды сидел в тюрьме, бывал и придворным, и беглецом, изгнанником. Потому-то он так дорожил тем, что здесь его приняли не как бога и не как демона, а как человека, Не очаровывались и не негодовали. Знали, что к ним приехал знаменитый писатель, но знали и то, что он искал в их городе тихой пристани.
Решив остаться в Швейцарии и, вероятно, вытребовав свой багаж из Лиона, он искал у Женевского озера отдыха (слово это — «retrait» — постоянно встречалось в его письмах того времени), как бы вышел на пенсию и считал, что скоротает здесь свои дни до близкой уже кончины.
Но Вольтер хочет поселиться не в самой Женеве, а в ее окрестностях. Друзья ищут для него имение, которое можно было бы купить. Ищут и находят маленькое поместье Сир-Сен-Жак.
Чтобы обойти запрещение католикам селиться на землях кальвинистов — мы знаем, Вольтера оно только подстрекало, — банкир Троншен покупает имение на свое имя, а Троншен-советник добывает разрешение французу там жить. Некоторое время приходится пользоваться гостеприимством Пранжена в его замке.
5 марта 1755 года новый владелец переезжает в первое собственное поместье. Тут же переименовывает Сир-Сен-Жак в Делис (по-французски — «Прелести»).
Пусть он и много заплатил за дом и клочок земли, и сколько еще потратит, но счастье, ожидающее его здесь, все окупит. В конце концов, свобода и должна стоить дорого! По Локку, свобода означает возможность делать то, что хочешь. К примеру, Вольтер выписывает первоклассного французского повара, и тот готовит знаменитых форелей, каждая из которых стоит десяти книг. Причуда? Ну и пусть! Он в состоянии ее себе позволить. Даже мадам Дени — она все еще чувствует себя парижанкой и очень требовательна — оценила достоинства Делис. Этот поистине прелестный уголок превосходит все, что она видела в окрестностях Парижа, Дижона, Лиона, Эльзаса, не говоря уже о нелюбимом Мари Луизой Сире.
Вольтер в таком упоении от своего нового жилища, что воспевает его в стихах: «Это дом Аристиппа…» Пишет Франсуа Троншену, что Делис «соединяет в себе дворец философа с садом Эпикура». Еще важнее то, что говорится в другом его письме: «Я принадлежу всем нациям: мой дом — в Швейцарии, на берегу озера, расположенного между Францией, Савойей и Женевой».