Но и среди «философов» нашелся один, которого консерваторам удалось натравить на Вольтера. Конечно, им оказался тот же Жан-Жак Руссо. Женевские пасторы, донельзя возмущенные поэмой, обратились за помощью к своему земляку. И тот написал Вольтеру большое письмо, даже хотел его опубликовать, оспаривая вину природы в Лиссабонском землетрясении. Следуя своей доктрине, он обвинял людей, поддавшихся искушениям культуры. «Природа, — писал он, — никогда бы не поселила в двадцати тысячах многоэтажных домов столько людей, природа расположила бы их на гораздо большем пространстве».
Это рассуждение вызвало такое недовольство адресата, что он не счел ни письмо, ни человека, его сочинявшего, достойным прямого ответа. Зато из произведений Вольтера выпускались стрелы, направленные в Руссо. Он высмеивал «всеобъемлющую любовь, признающую такой порядок природы, при котором животные пожирают друг друга».
Землетрясение в Лиссабоне еще много лет занимало умы. Этот катаклизм стал еще больше расшатывать старый порядок, религию, философию оптимизма, побеждаемую Просвещением. Он бесконечно расширил круг сомневающихся и отрицающих, желающих перемен.
Очень многое изменило и выкристаллизовало оно и в самом Вольтере. Перенесенное потрясение и реакция на его реакцию принесут еще большие плоды.
ГЛАВА 8
ВОЙНЫ И ПРИМИРЕНИЕ
Но, как всегда, Вольтер вспахивает свои поля одновременно и со всех собирает урожай. Современность не мешает ему заниматься историей. Закончен и в том же 1756 году издан братьями Крамер «Опыт о нравах и духе народов». Кроме того, Вольтер объединил в одной книге «Век Людовика XIV» и дописанный уже теперь «Век Людовика XV». Больше чем когда-либо автор противостоит принятому до сих пор направлению исторической науки, если до его трудов ее можно признать заслуживающей этого названия.
Но пока Вольтер в Делис занимается историей, история не останавливает своего движения. Слишком много еще в различных частях света земель, которые хотят завоевать. И начинается новая полоса войн, столь им ненавидимых. Англия и Франция воюют между собой за Северную Америку и Индию. Неспокойно и в Европе. Фридрих II не может больше радоваться тому, что некогда отторгнул Силезию. Мария-Терезия хочет сделать ее снова своим владением. Было время, когда прусский король сепаратным и внезапным миром нанес удар Франции. Теперь новый австрийский канцлер, граф Кауниц сумел дипломатическими маневрами погасить старую вражду своего государства и королевства Людовика XV. Австрия в дружбе и с Россией. Фридрих II оказался в изоляции. Да еще к тому же его ненавидела императрица Елизавета. Только после ее смерти Петр III, обожавший прусского короля, сделал все, чтобы установить наилучшие отношения между Санкт-Петербургом и Берлином. Но пока до этого должно пройти еще несколько лет, и в начале 1756-го Фридрих II заключает союз с Англией. Та втянула Пруссию во вспыхнувший вновь европейский конфликт, и в этом же году началась новая война за Силезию. Война кончилась лишь в 1763-м и в историю вошла под названием Семилетней.
Воевали всюду.
На острове Минорка за тридцать лет укрепилась такая цитадель Порт-Мако, что сильнее ее был только Гибралтар. Здесь Франция одержала большую победу. Ришелье командовал лишь одной флотилией, но высадился со своими моряками на берег и взял «неприступную» крепость. Англичане были невероятно удручены и возмущены столь постыдным для них поражением. Они не привыкли быть побежденными на воде, тот же Ришелье бывал ими бит.
Козлом отпущения стал командующий британским флотом, адмирал Бинг. Не виноватый в том, в чем его обвиняли, он был тут же переправлен в Лондон и предстал перед военным судом.
И вот тут-то Вольтер, не принимавший участия в войне ни на одной из сторон, противник войны вообще, отдаленный территориально от всех полей битв — и сухопутных и морских, первый раз выступает как адвокат справедливости. Первый, но отнюдь не последний. Затем он в этой роли прославится на весь мир и останется в веках.
Очень давно, еще живя в Англии, Вольтер был лично знаком с Бингом. Но не это случайное обстоятельство, а то, что честный человек стал жертвой чудовищной несправедливости, облит грязью, побудило философа стать защитником адмирала. Прежде всего добровольный защитник подсудимого обратился за справками к его победителю, Ришелье. Тот ответил, что Бинг сопротивлялся с редким мужеством и стойкостью. Не его вина была в том, что военная удача оказалась на стороне французов, а бессмысленно жертвовать своими людьми он не хотел. Это еще больше накалило Вольтера. Нелепость и несправедливость процесса Бинга не давали ему покоя. Как воспротивиться неправде, как помешать ее торжеству? Вольтеру приходит в голову смелая и дерзкая мысль — просить французского маршала, герцога де Ришелье выступить на процессе свидетелем защиты. Его друг сразу согласился и, так как не мог оставить позиций и приехать в Лондон, столицу противника, дал письменные показания. Они должны были спасти честь Бинга. Вольтер переслал адмиралу копию письма Ришелье. Оно было оглашено в ходе процесса. Но только четверых судей Вольтер таким образом заставил подать голоса за оправдание адмирала. Остальные высказались за смертную казнь. Была еще разыграна комедия с прошением английскому королю о помиловании осужденного. Король ходатайства не удовлетворил. Первое свое дело Вольтер проиграл.
Это еще обострило его протест против массового истребления людьми друг друга, против чудовищной несправедливости захватнических войн. «Я жалею бедный человеческий род, который из-за нескольких квадратных миль в Канаде снимает друг другу головы!» — пишет он и, полемически противопоставляя мирный труд и независимость войне, продолжает: «Я сам чувствую себя свободным, как воздух, с утра до вечера. Мои виноградники и я никому ничем не обязаны. Это все, чего я себе желаю».
Но мир был слишком взбудоражен, чтобы такой человек мог сохранить свой если не внешний, то внутренний покой. Конечно, он не надел траура, как надел его Париж, когда некий смельчак Дамьен совершил покушение на Людовика XV. Это было тоже вызвано войной. Она повлекла за собой повышение налогов и протест плательщиков. Конечно, Вольтер не молился за здравие раненого короля, как молились исполненные или не исполненные раскаяния парижане, согласно приказу по сорок восемь часов подряд простаивая на коленях в церквах и соборах.
Но хотя ранение оказалось легким и народ успокоился, отнюдь не успокоились Людовик XV и те, кто управлял королем. В апреле 1757-го сняли двух либеральных министров… И, что ближе всего касалось Вольтера, был издан указ против литературы. Он предусматривал две кары. Смертную казнь тем авторам, издателям, книгопродавцам и даже покупателям (это было нововведением) сочинений, которые, будоража умы, затрагивали религию, угрожали королевской власти или нарушали порядок и покой. Галеры — тем, кто сочинял, составлял и распространял книги и брошюры, не получившие привилегии.
Как мог честный писатель спокойно работать под прессом этого указа? И особенно писать для «Энциклопедии»? Сейчас Вольтер усиленно старается употреблять все свое остроумие и изобретательность, придавая статьям для «Словаря» самую безобидную форму. И тем не менее д’Аламбер вернул ему одну статью, просил сделать текст более христианским, чтобы можно было напечатать.
Это тоже была война — война Просвещения и старого режима, и она требовала маневренности не меньшей, чем понадобилась маршалу герцогу де Ришелье у острова Минорка.
Среди войн оружием и пером личное примирение Фридриха II и Вольтера тоже было связано с войной, неотделимой от Фридриха, и стремлением установить мир на земле, столь важным для его бывшего учителя.
Немалую роль в этом примирении — казалось, невозможном — сыграло доброе сердце Вольтера.
Фридрих II жаждал примирения, потому что был несчастен, а в несчастье мы обычно тянемся к старым друзьям. Несчастен же он был прежде всего потому, что ему изменила военная удача. После одного поражения он даже стал носить пузырек с ядом. Вольтер, переехав в Швейцарию, прозвал бывшего «Северного Соломона» «Люком» — кличка злой обезьяны, которая жила в Делис. Но теперь он жалеет страдающего врага, хотя и не без оттенка превосходства и не все королю прощая. «Я не знал, когда его покинул, что моя судьба сложится лучше… Я прощаю ему все, кроме его вандализма по отношению к мадам Дени».