Напоминать приходилось и Вольтеру, но он остался верен и нелегально издававшейся «Энциклопедии». Еще до исторического решения, принятого у Лебретона в апреле 1759-го, старик уже 26 июля 1758-го пишет Дидро: «Вы не представляете, месье, какое удовольствие мне доставляет класть один, другой камешек в Вашу великолепную пирамиду. Очень жаль, что обо всем, касающемся метафизики и истории, нельзя иной раз говорить правду».
Итак, он продолжал писать для следующих за седьмым томов «Словаря». Хотя 29 декабря 1759-го и просил Дидро уволить его от статьи «История», но все-таки ее написал, и она была напечатана так же, как «Идол и идолопоклонство», «Историография», говоря всю возможную правду об истории и метафизике, теологии.
Постепенно Вольтер поймет до конца, какой мелочью по сравнению с тем, что делал Дидро, была неаккуратность в ответах на письма и чем она была вызвана, и напишет ему 10 октября 1760-го: «Я имел бесспорно слабые основания жаловаться на Ваше молчание, поскольку Ваше время было занято подготовкой девяти томов «Энциклопедии». Это невероятно. На свете нет никого, кроме Вас, способного на такое напряжение, Вам помогают Ваши достоинства… Вы знаете, с каким энтузиазмом ждут Ваших определений и примеров…Но сколько восхитительных статей! Цветы и фрукты соответствуют препятствиям, через которые Вы проходите под колючей проволокой… Преследующая Вас Гадина только способствует Вашей славе. Пусть Вашей славе всегда сопутствует удача, и пусть Ваш огромный труд не отразится дурно на Вашем здоровье! Я смотрю на Вас, как на человека, необходимого всему миру не для того, чтобы декларировать, но чтобы раздавить фанатиков и лицемерие, со множеством ресурсов, которыми Вы владеете…»
Письмо кончается так: «Прощайте. Я Вас люблю, я Вам кланяюсь, я Вам обязан до конца моей жизни».
А Раймон Нав утверждает, что Вольтер всегда был с Дидро холоден.
Когда в 1762-м, едва вступив на престол, Екатерина II предложила Дидро перенести издание «Энциклопедии» в Ригу или какой-либо иной город ее империи, заверяя, что там «Словарь» встретит поддержку против всех демаршей, суля его редактору «свободу, покровительство, славу, чины — словом, все, что могло соблазнить людей, недовольных своим отечеством и мало привязанных к друзьям, и уехать» (письмо к Софи Волан), Вольтер ликовал и настоятельно советовал принять приглашение. Он был по-прежнему очень озабочен судьбой «Энциклопедии» и, сочувствуя Дидро — тому было очень трудно, — 25 сентября 1762 года писал ему: «Ну, прославленный философ, что скажете Вы об императрице России? Не находите ли Вы, что ее предложение самая веская пощечина, которую можно отпустить Омеру?»
Дидро не мог поколебать и авторитет Вольтера. На этот раз его ответ пришел очень быстро: «Нет, мой дорогой и очень знаменитый брат, мы ни в Берлине, ни в Петербурге не будем кончать «Энциклопедию»… Наш девиз — никакой пощады суверенам, фанатикам, невеждам, сумасшедшим, тиранам, и я надеюсь, Вы к нему присоединитесь».
И Вольтер, хотя и был тогда весьма расположен к «Северной Семирамиде», больше его не уговаривал и в значительной степени к «нашему девизу» присоединился.
Отношения их, действительно далекие сначала, когда Дидро был для Вольтера человеком таинственным, словно бы другой расы, и он не одобрял недостойной истинного философа работы компилятора и того, что тот «раб издателей», все улучшаются и улучшаются. Теперь уже, если на письмо долго нет ответа, Вольтер пользуется посредничеством д’Аржанталя или общего «почтальона» просветителей Дамилавиля. Дидро становится для него «братом Платоном», а Платона он высоко ценил; д’Аламбер же, несмотря на большую личную симпатию, был всего лишь «братом Протетажиусом».
А как Вольтер радуется, когда Екатерина II покупает у Дидро его библиотеку, оставив ее в пожизненное пользование хозяину и выплачивая большое жалованье ему как своему библиотекарю. Теперь у его дочери есть приданое, и сам он обеспечен и, значит, еще больше независим!
Принадлежность обоих к партии философов и все большая общность позиции определили и известное единство их эстетических взглядов. Конечно, было между ними и немало разногласий, но единство много важнее. В размежевании классовых сил в литературной борьбе XVIII века Вольтер и Дидро — единомышленники и союзники. Противники Просвещения одинаково враждебно относятся и i; классицистическим по форме трагедиям Вольтера и к мещанским или слезливым драмам Дидро. Для них не составляет разницы, нарядили ли Талию в философский креп или вовсе изгнали ее.
Потому-то, противостоя этим нападкам и, в свою очередь, наступая, Вольтер перестал ощущать Дидро отсутствующим, когда появился «Побочный сын». Хотя слезливые бытовые драмы Дидро и не нравились и не могли нравиться Вольтеру, он при посредстве друзей добивается их постановки на сцене, искренне радуется успеху «Отца семейства», расценивая его как победу Просвещения над мракобесием и фанатизмом. «Мне представляется очень важным, чтобы пьеса имела успех, — писал он еще раньше. — Это ободрит публику, откроет двери Дидро в Академию, заставит замолчать фанатиков и плутов. Да будут благословенны наши братья!» (письмо мадам д’Эпине 23 февраля 1761 года). Сам Дидро тоже рассматривал успех своего «Отца семейства» в первую очередь как общую победу партии философов (письмо Вольтеру 26 февраля 1761 года). Примечательно, что оба письма разделяют лишь три дня.
В написанном позже, как и сама трагедия, авторском предисловии к «Скифам», называя себя не прямо, а иносказательно, Вольтер пишет: «Он (Дидро) во всем того же мнения, что и автор «Семирамиды». Обоих философов объединяет взгляд на театр как средство просветительской пропаганды и на Драму как на своеобразную школу добродетели».
То, что объединяло партию философов, касалось ли это политики, философии, борьбы с фанатизмом, нетерпимостью, ханжеством, взглядов на назначение искусства, разделяло их со своими противниками или отступниками. Конечно, с согласием и разногласиями все обстояло совсем не просто. Руссо, которого Вольтер считал только противником, боролся с теми же врагами, за то же, что и другие просветители, хотя во многом расходился с ними. Д’Аламбер был, утверждая это, прав. «Фернейский патриарх» и Дидро тоже далеко не во всем бывали согласны и теперь.
Но единство в главном много важнее для партии философов, чем самые значительные расхождения во взглядах. И не случайно, когда в 1757-м реакция перешла в решительное наступление, Вольтер принял аллюр генерала, командующего своими офицерами.
Так написаны его письма, боевые приказы Дидро и д’Аламберу, когда шла решающая битва за «Энциклопедию». И если всего лишь справедливо признать его не только отцом французских просветителей XVIII столетия, но и генералом их духовной армии, то это звание он заслужил в январе — феврале 1758 года.
А влияние Вольтера не на одного молодого Дидро, но и на других членов партии философов началось с первой бомбы, брошенной французским Просвещением в старый порядок и религию («Философических писем» — 1734 г).
Однако партия философов как партия образовалась позже — с возникновения «Энциклопедии» и сплотилась еще больше после кризиса 1757–1759 годов. Д’Аламбер потом снова примкнул к ней. И заслуга Вольтера в победе «Словаря», конечно, меньше, чем Дидро, но тоже велика.
Пусть и удаленный географически от главного поля битвы — Парижа, старый, больной, бесконечно занятый собственной работой и делами, генерал армии просветителей неизменно руководил сражениями со своего командного поста.
Ведь это была война идей, а он был ее стратегом, часто подсказывая и тактику боев, и связь налажена была у «генерала» с «офицерами» превосходно. Конечно, его часто огорчала разлука со своей армией. В 1763-м он писал «ангелам», графу и графине д’Аржанталь: «Я не могу с подножья Альп руководить всеми движениями на войне… Я могу указывать только в общем…» Но и общие указания главнокомандующего значили очень много.
В письмах Вольтеру просветители постоянно называли его еще и «учитель»!
ГЛАВА 6