«Я не люблю и не уважаю Руссо, который сейчас в Париже, но стараюсь жалеть его. Что же до Лабомеля, это не то же самое… Он человек бесчестный, так же как Фрерон и Палиссо. Несправедливо было бы зачислять Жан-Жака с ними в один класс». Относительно Лабомеля — мы знаем — автор был не прав.
Но с Палиссо отношения у Вольтера отнюдь не были прямолинейно враждебными. Тот начал атаковать просветителей, энциклопедистов еще в 1755-м комедией-памфлетом «Кружок, или Оригиналы», где особенно ополчился на Руссо. В 1756-м выступил с «Письмами против философов», главной мишенью их был уже Дидро. Если нападение на Жан-Жака могло даже порадовать Вольтера, то иначе, казалось бы, он должен был отнестись к нападению на чтимого им редактора «Энциклопедии». Однако и на этот раз его реакция не оказалась ожесточенней.
Палиссо даже напечатал в трехтомном собрании своих сочинений письма Вольтера к нему. Они были старыми знакомыми, встречались в Люневиле, у Станислава Лещинского. Очевидно, в отличие от Помпиньяна и это сыграло свою роль.
В 1760 году Палиссо прославился главным своим произведением, комедией «Философы», где под прозрачными именами вывел Дидро, Гельвеция, затронув и книгу последнего «Об уме» и «Энциклопедию». Актер, игравший Криспена, чьим прототипом был Руссо, выползал на сцену на четвереньках. Так высмеивался призыв к возвращению человечества в первобытное состояние. (Об этой пьесе Вольтер и спрашивал д’Аламбера, кто ее написал, но насчет «четверенек» он писал и сам, нападая на Руссо.)
Комедия наделала очень много шума. Успех ее был скандальным. Немедленно появилось не менее двадцати брошюр «за» и «против» «Философов». Аббат Морелле за свою брошюру даже поплатился заключением в Бастилию. Выступил ли Вольтер против комедии? Существует версия, что один из памфлетов — разумеется, под псевдонимом — принадлежал ему. Я сама в книге «Дидро» эту версию привела. Сейчас, однако, в ее правдоподобии сомневаюсь. Вряд ли он скрывал бы это свое сочинение от д’Аламбера. Между тем тот и 17 ноября 1762 года, по истечении двух лет, спрашивал в письме, когда наконец обожаемый учитель заинтересуется «Философами». И добавлял: «Я не думаю, чтобы Омер (прокурор. — А. А.) и Палиссо могли нанести ущерб философам». Но, не будучи атакован лично, тем не менее считал — «надо вершить суд над врагами».
Вольтер на этот раз суда не вершил. Отчасти потому, что сам он Палиссо не был задет. Мы могли уже убедиться, как он был чувствителен к личным обидам. Но, вероятно, принял за чистую монету заверения автора, что в «Философах» он бил по моде на философию, а не по ней самой, в его добродушии. В авторском «Комментарии к комедии», напечатанном в собрании сочинений Палиссо, тот писал, что хотел «только посмеяться над своими персонажами без того, чтобы их унизить».
Мнение Вольтера, однако, решительно разошлось с мнением века. Тогдашние «репетиловы» в комедии действительно атаковались, но она била и по Просвещению, только осторожнее, чем в прежних пасквилях того же писаки.
Обратимся к тексту «Философов». Старый слуга мадам Сидализ, Мартон, объясняет отвергнутому ею жениху дочери Розалии: «Мы хотим мужа, одетого в новое платье, — словом, мы выбрали философа», — и чуть спустя говорит о своей хозяйке: «Ум — вот что она обожает. Это — болезнь, неизвестная в 20 лет, но очень заразительная в 50… Мадам написала книгу, не брошюру, но том ин-кварте. Они (философы. — А. А.) над ней насмехаются, особенно ваш соперник. Если бы он знал ваш вкус, он бы ей не позволил аплодировать себе… Мадам окружают приятные льстецы…»
Отставленный жених крайне огорчен и хочет дознаться, в чем сила соперника и его партии:
«Дамис. И что они делают, философы?
Мартон. Чтобы завоевать доверие мадам? Секрет в том, что мошенник заслужил у нее звание ученого».
У креатуры мадам Сидализ, Валера, за которого она хочет выдать дочь, нет прототипа среди энциклопедистов. Он — именно примазавшийся к ним Репетилов. Но зато прототипами других персонажей были, кроме Руссо, Гельвеций, Дидро.
Персонаж, чьим прототипом является Гельвеций, говорит, высказывая главную свою идею: «Все люди одинаковы перед лицом природы», но тут же снижает ее, добавляя: «Однако не нужно забывать, что Сидализ — женщина».
Роман Дидро «Нескромные сокровища» неуважительно называется «забавной штучкой, достаточно философской».
Вольтера, неоправданно снисходительного к комедии, могло расположить к ней то, что Палиссо прошелся по Фрерону, кстати сказать, в том же году, когда была написана «Шотландка».
Скандальный успех спектакля «Философы» был очень недолговечен. Когда его через несколько лет возобновили в Комеди франсез, публика была уже настолько воспитана философами без кавычек, что появление актера, игравшего Криспена на четвереньках, зрительный зал встретил свистом, и ему пришлось встать.
Но Вольтер, увы, не считал комедию опасной и перед премьерой 1760 года. Это явствует из письма его «театрального агента» д’Аржанталя к Палиссо от 10 апреля. Выражая, разумеется, точку зрения своего доверителя, граф писал:
«Я узнал вчера вечером, месье, что Вы рассматриваете анонс о двух пьесах месье де Вольтера как препятствие Вашему желанию, чтобы играли Ваших «Философов». Это мнение основано на темном слухе, который слишком хорошо освещен. Правда, месье де Вольтер прислал мне две трагедии, одну новую, другую исправленную, или, лучше сказать, совсем переделанную. Одна должна пойти зимой, другая — скоро, но могу Вас заверить — он далек от того, чтобы оспаривать Ваше место». Затем идет фраза, словно бы невинная, но и ядовитая: «Главные актеры, в которых он нуждается, в Вашей пьесе не играют. Можно разучивать обе одновременно…» И совсем мягко, но тоже с подтекстом: «Если это кажущееся соперничество Вас задевает, распределение ролей в трагедиях Вольтера задержат, пока постановка Вашей комедии не будет готова».
Кончается письмо традиционно любезно: «Пользуюсь случаем обновить заверение в чувствах, которые имею честь к Вам питать. Ваш очень почтительный и обязанный слуга д’Аржанталь».
В 1763 году Вольтер даже предпринял попытку примирить Палиссо со своей партией, написав ему: «…я хотел бы, чтобы Вы были другом всех философов, так как, в конечном счете, о многом Вы думаете так же, как они. Почему бы Вам с ними не объединиться? Я хотел бы видеть Вас в Ферне вместе с Дидро, д’Аламбером, Юмом, Жан-Жаком… Здесь и мадемуазель Корнель. Фрерона не будет». И очень характерная приписка: «Только дураки могут быть нашими врагами».
Палиссо был в самом деле одареннее и умнее если не Фрерона, то Помпиньяна, хотя на титульном листе первого тома собрания его сочинений из вольтеровской библиотеки собственной рукой владельца написано: «Очень плоские».
Характерно, что в примирительном письме, а таких было много, Вольтер все время употребляет местоимение множественного числа третьего лица — «они», «ними», а не «мы», «нами». Его отношения с Палиссо были несравненно лучше, чем у других философов, что не делало Вольтеру чести.
Палиссо, в свою очередь, очень дорожил хорошими отношениями с Вольтером и всячески старался показать, как огорчен тем, что оказался между двумя лагерями. Он писал в Ферне: «О несчастье, месье, я порой ссорился с философами и антифилософами… Могу Вас заверить, как человек чести, я сам не верю в мою ссору с настоящими философами!»
Вольтер в это время особенно заботился о расширении своего лагеря и старался быть терпимым, к кому только возможно, хотя и понимал, как трудно этого достигнуть. Он ответил Палиссо так: «Философ будет чувствовать себя плохо, участвуя в гражданской войне. Я всегда желал, чтобы все люди, думающие верно, объединились против дураков и крикунов. Я от всего сердца желал бы связать Вас с хорошими людьми. Но полагаю, не добьюсь ничего иного, кроме благодарности Фрерона и де Помпиньяна. Я согласен с Кандидом, что надо возделывать наш сад…»