Провозглашая свободу совести и разума, Вольтер целую жизнь бил тревогу, призывавшую европейцев к "восстанию против той тирании над умами", которая до революции считалась одною из главных и "священных" основ общества. "Оборот идей,-- жаловался он,-- стеснен во Франции; пересылка идей из Лиона в Париж, например, не дозволена. Произведения человеческого ума конфискуются, словно запрещенные материи. Забавная политика, проникнутая желанием, чтобы люди оставались дураками и чтобы величайшая слава Франции заключалась в комической опере". Он сам, по собственному опыту, не раз должен был убедиться в нетерпимости тогдашнего французского общества ко всякому независимому образу мыслей. Он несколько раз был заключаем в Бастилию по поводу своих сатир, и раз был беспощадно высечен великосветским фатом, де-Роган-Шабо. Для характеристики того времени мы передадим этот исторический скандал. Однажды Вольтер, которого имя уже пользовалось громкою известностью, встретился за обедом у герцога Сюлли15 с де-Роганом и стал противоречить мнениям его. "Кто это так возвышает голос?" -- спросил с грубою надменностью кавалер де-Роган и окинул самым презрительным взглядом молодого поэта. "Это говорит,-- ответил Вольтер,-- человек, у которого нет знатной фамилии, но который умеет уважать свое скромное имя". "Ответ этот до такой степени рассердил де-Рогана, что он вышел из-за стола и уехал. Через несколько дней де-Роган подкараулил Вольтера в одной из темных улиц, насильно затащил его к себе и высек с помощью своей прислуги. Когда же Вольтер вызвал его на дуэль, то де-Роган донес на него регенту, как на автора оскорбительной для этого последнего сатиры, и Вольтер немедленно был заключен в тюрьму на несколько месяцев. Но эта расправа была, по крайней мере, коротка. Что же до врагов его из ученого мира Сорбонны, то те преследовали его хуже..." Разбирая нелепые возражения докторов Сорбонны против свободы слова, бичуя врагов ее, Вольтер иногда, по своему обыкновению, пародирует мысли тех, на кого он нападает. Теологи и тупые политики говорят у него: "...религия будет уничтожена, государство разрушено, если вы напечатаете несколько истин или несколько парадоксов. Не покушайтесь никогда думать, не испросив предварительно разрешения у монаха или другого надлежащего лица. В благоустроенном государстве человек не может думать самостоятельно. Гомер, Платон, Цицерон, Виргилий, Плиний16, Гораций никогда ничего не издавали без одобрения докторов Сорбонны и святой инквизиции. Посмотрите, в какую ужасную бездну падения свобода слова увлекла Англию и Голландию. Правда, что они заправляют торговлею целого мира и что Англия победоносна как на морях, так и на суше, но все это -- только ложное величие, мишурный блеск, и эти страны быстрыми шагами идут к своему окончательному падению. Просвещенный народ не может иметь прочного существования" (Laur., XII, 425: XIII, 520, 522; XIV, 359).
Провозглашая мир и братство всех людей, Вольтер, естественно, должен был относиться отрицательно ко всякой войне. Он считает ее преступлением, разбоем. Составляя похвальное слово офицерам, павшим в войне 1741 года, Вольтер пишет: "...с берегов По до берегов Дуная со всех сторон благословляют знамена, под которыми идут тысячи солдат,-- увлекаемых жаждою грабежа и разврата от своего домашнего очага. Это подонки человечества." Вот сходятся две враждебных армии. "Сначала пушки перебили тысяч по шести человек с каждой стороны, затем стрельба избавила лучший из миров от девяти или десяти тысяч портивших его негодяев. Когда тке BLcx убитых набралось до 30000 душ, то оба короля принялись служить в своих лагерях благодарственные мессы. Глупость человеческая так велика, что в большинстве случаев народы дерутся между собою по одному только приказу, сами не зная из-за чего и для чего. Дело идет о нескольких кучах грязи. И ни одного комка этой грязи не достанется ни одному из всех этих глупцов, которые убивают друг друга. Все дело в том, достанется ли эта грязь человеку, которого называют султаном, или другому, который, неизвестно почему, носит имя короля. Ни тот, ни другой никогда ни видел и, может быть, никогда не увидит того кусочка земли, из-за которой идет война." Но, проклиная войну, Вольтер, однако ж, считал ее неизбежным злом, которое можно регулировать и ослаблять, но нельзя уничтожить, и едко смеялся над утопичностью известного проекта Сен-Пьера17 о вечном мире. Международное право войны ему казалось также нелепостью. "Кодекс убийства кажется мне смешною фантазией; после этого остается только ожидать свода законов разбойников большой дороги!" (Laur., XI, 564-669; Ром. и пов., 117, 118, 136).