Само собою понятно, что Вольтер был противником политического деспотизма. Указывая постоянно на свободу Англии и Швейцарии, Вольтер укоряет французов за их рабство. Будучи врагом всякого насильственного переворота, веруя только в один мирный, постепенный прогресс человечества, Вольтер никогда не рекомендовал крайних мер для достижения свободы. Хотя он часто высказывает радость по поводу совершающегося в Европе великого переворота, хотя он с восторгом приветствует зарю будущей революции, но под последнею он всегда разумеет только одну мирную революцию умов, а не бунт, не восстание. И если бы он дожил до великого переворота 89-93 годов, то, нет сомнения, он проклял бы всех его лучших деятелей и отрекся бы от многих принципов, провозглашенных в эту знаменитую эпоху. Вольтер, подобно Гольбаху и многим другим своим современникам, надеялся только на одну революцию сверху. Вольтер жил в века "просвещенного деспотизма", когда Петры, Иосифы18, Фридрихи, Екатерины стояли во главе прогрессивного движения наций, когда около двадцати коронованных лиц и множество первостепенных сановников разных государств считались в числе его последователей. Не будучи радикалом, Вольтер, естественно, видел в "просвещенном деспотизме" лучшее средство для осуществления своих идей. Подобно большинству философов XVIII столетия, начиная с Лейбница, Вольтер ждал реформ и всевозможных благ от государей-законодателей, которые добровольно откажутся от феодального произвола и водворят законную свободу (Laur., XII, 111, XIII 474, 484, 518).
Надеясь, что "просвещенный деспотизм" уничтожит старый, варварский деспотизм, Вольтер в тоже время брал за образец будущих порядков свободные учреждения Англии. "Английское законодательство,-- говорит он,-- облекает всех людей полнотою естественных прав, которых они лишены почти во всех монархиях. Эти права заключаются в совершенной свободе личности и имущества, в свободе слова, в праве быть судимым по уголовным делам независимыми присяжными, в праве быть судимым не иначе, как на основании точных постановлений закона, в праве исповедывать какую угодно религию, отказываясь от должностей, присвоенных одним только англиканам. Это называется прерогативами. И действительно, величайшая и самая благодетельная прерогатива заключается в том, что ложась спать, вы уверены, что проснетесь завтра обладателем всех тех благ, какими владеете сегодня, что посреди глубокой ночи вас не вырвут из объятий вашей жены и ваших детей и не отправят вас в тюрьму или в изгнание,-- что вы имеете право говорить все, что думаете, и если будете обвиняемы за свои действия или слова, то вас будут судить не иначе как по закону". "Все государства, неоснованные на таких принципах, должны подвергаться революциям", которые всегда бывают следствием угнетений и тирании. Уничтожение остатков крепостного права, поддерживаемого преимущественно духовенством, было одною из главных забот Вольтера. "Во Франции,-- пишет он,-- есть еще целые провинции, обрабатываемые рабами монастырей. Отец семейства, умирающий без детей, не может иметь других наследников, кроме бенедиктинцев или картезианцев, рабом которых он был в продолжение всей своей жизни. Сын, не бывший в доме своего отца во время его смерти, лишается всего наследства, которое поступает в руки монахов. Если житель другой провинции проводят год и один день на земле монастыря, то он делается его рабом. Можно подумать, что это законы кафров или готентотов! Нет, эти ужасы имеют законную силу в отечестве Лопиталей и Д'Агессо!"19 Вольтер не упускает ни одного удобного случая, чтобы сказать свое слово об освобождении крестьян, и обращается к королю с просьбою "рассудить между природою и церковью, возвратить граждан государству и подданных своей короне" (Laur., XIII, 474, 493, 512, 510, 525).
Мы уже видели выше, что Вольтер относился свысока к простому народу, к этой "сволочи", к этим "быкам, для которых нужны только ярмо, кнут и сено". Но высказывая, таким образом, свое отвращение к темной, забитой, невежественной массе, он, однако, всегда проводил идею равенства в английском вкусе. Он восхищается английскими порядками, при которых "каждый человек, имеющий сорок франков поземельного дохода, есть свободный гражданин, избирающий членов в парламент". Он нападает на "ненавистное и унизительное" разделение людей на "благородных и неблагородных". "Кто говорит, что все люди равны, тот высказывает величайшую истину, если только он разумеет под этим то, что все люди имеют равное право на свободу, на собственность, на покровительство законов" (Laur., XIII, 523, 527).