Вслед за этим скандалом Вольтер поселился в Швейцарии, в Фернейском замке, и зажил здесь пышно и независимо, как король. Этот многолетний период почти безвыездной фернейской жизни был самою блестящею эпохою деятельности Вольтера. Он царил над умами Европы и считал между своими последователями более двадцати коронованных лиц. С неутомимою зоркостью следил он из своего уединения за ходом европейской жизни, пользуясь всяким случаем, каждым замечательным событием, чтобы хлестнуть врагов свободы и разума своим сатирическим бичом и огласить Европу своим знаменитым кликом -- "душите гадину" (écrasez l'infame)! "Религиозное преследование,-- скажем словами Маколэ,-- судебная пытка, произвольное заточение, бесполезное умножение уголовных наказаний, медленность и придирки судов, притеснения откупщиков податей, рабство были постоянными предметами живой сатиры и красноречивых статей Вольтера. Когда в Тулузе был колесован невинный, когда юноша, виновный только в нескромности, был обезглавлен в Абевиле, когда храброго офицера, угнетенного общественною несправедливостью, влекли с заклепанным ртом к месту казни на Гревскую площадь, из Фернея раздавался тотчас же голос, который слышался от Москвы до Кадикса и предавал тупоумных судей общему презрению и ненависти всей Европы". Особенную популярность между всеми классами европейского населения заслужил Вольтер благодаря своему влиянию на процесс Каласа. В Тулузе жило одно почтенное протестантское семейство Калас. Старший сын был найден убитым в доме отца, которого совершенно несправедливо обвинили и казнили в 1762 году за то, что он будто бы умертвил сына, желая воспрепятствовать его переходу в католичество. Вольтер принял это дело так близко к сердцу, что в продолжение целых трех лет занимался почти исключительно им и "улыбка не появлялась на губах его". Он пишет "трактат о веротерпимости по поводу смерти Жана Каласа", рассылает во все концы сотни писем, ведет переговоры с лучшими адвокатами, собирает деньги в пользу обнищавшей семьи казненного,-- и наконец достигает цели: верховный Парижский суд оправдывает казненного и его семейство, а король декретирует в пользу последнего 36000 ливров.