- Да, ты прав. И я понял, к чему ты клонишь. Я могу уйти в любой момент, но это не относится к Елене, без которой я не смогу покинуть эту чертову башню. Тогда ответь, что я должен сделать, чтобы Елена была свободна?
- Просто согласиться.
- Чего?
Леонардо насладился моим непониманием, опустился на роскошный стул, на спинку которого было накинуто черное длинное пальто с меховым белым воротником, поставил острые локти на свой рабочий стол, соединив тонкие длинные пальцы. Столкнул с края столешницы стопку бумаг, которые, закружившись в воздухе, присоединились к другим своим собратьям на полу. Затем поднял на меня свои чуть суженные, заштрихованные глаза.
- Я отпущу ее сразу после того, как ты скажешь мне: «Я согласен».
Какой бы напряженной не была сейчас атмосфера в воздухе, но я просто не смог не вспомнить свои прошедшие годы и не сострить в ответ:
- Я, конечно, очень тебе признателен, Леонардо, но прости... Потому что я женат на работе и не могу согласиться на твое предложение.
Художник рассмеялся, прикрыв рот тыльной стороной ладони. В течение нескольких секунд успокоился и произнес:
- Вот за это я тебя и ценю, Майкл! Ты всегда можешь расположить к себе людей, хотя ты часто не замечаешь этого. Скажи мне это кто-то другой, я бы обязательно убил этого наглеца за слишком острый язык, но ты - другое дело. Однако попрошу тебя впредь следить за своими словами. - Он осторожно коснулся своих губ, ничем не выделяющихся на фоне бледного лица, обдумывая что-то. - Я снова повторю, и больше мне не хочется слышать шуток от кого-то вроде тебя. Елена будет вольна идти, куда ей вздумается только после того, как ты согласишься.
- Тогда я буду серьезным и тоже скажу, что больше мне не хочется оставаться в неведении. Зная тебя, я уже представляю в голове список невозможных заданий, которые может поручить такой безумец, как ты.
- Безумец? - В этот раз улыбка Леонардо стала шире, и стали видны его ровные белые зубы. - Все люди безумны, Майкл, и тебе ли этого не знать. Даже ты безумец, ведь у тебя просто нет выбора. Чтобы я тебе не приказал, тебе придется это сделать, потому что от этого зависит судьба твоего «груза». Так кто тут более безумен: тот, кто дает безумные задания, или тот, кто берется за их выполнение?
И снова этот тип смог загнать меня в угол. Я не знал, что можно на это ответить, потому что отвечать было попросту нечего, и из-за этого я ненавидел и его, и себя. Хоть я и не считал себя сумасшедшим, но с мышлением Леонардо было не поспорить. Мне ничего не оставалось, кроме как вновь сделать шаг в его партии, сколь опасным и тяжелым он бы ни был.
- Ну, так что? - Поинтересовался Леонардо, вертя в пальцах свой крошечный коммуникатор. - Я могу сказать Криллу, что Елена свободна... Но можешь ли сказать это ты?
- Да. - Кивнул я, сжав от злости и бессилия кулаки. - Я согласен.
Душа художника
Елена начала ненавидеть Подгород с того самого дня, как она впервые там оказалась, а Майкл сказал ей, что это - «кости старого мира». Она тогда посчитала, что такое определение лучше всего подходит к нему.
Оставленный самим солнцем, похороненный под громадной плитой Централа, которая становится все больше и больше, изолированный от всего мира огромными неприступными стенами. Подгород больше напоминал девушке муравейник, в котором те, кто живет здесь, вынуждены заниматься тяжелой работой, мечтая о том, что когда-то им выпадет от «Ариадны» билет, дающий возможность вознестись к «Небесному замку». Но даже Елена, привыкшая мыслить оптимистично, давно поняла, что такого не будет. А если и будет, то только ради выгоды самой «Ариадны».
Ей было жаль людей Подгорода. Майкл смог ей прямо и понятно объяснить как устроена Столица. И какой бы она неприязни не питала к системе городского управления, которой вынуждены подчиняться все, она продолжала восторгаться величием Централа и презирать то, что под ним.
Все это время она видела тут только черные трущобы, освещенные противным, режущим глаз, неоном и тусклыми фонарями. Первое, что приходило в ее голову при упоминании Подгорода, это воспоминание о группе подростков, втыкающих себе в головы провода из игрового автомата, лишь бы получить от этого наслаждение, как от какого-то наркотика. Из всех нормальных людей, проживающих тут, Елена могла вспомнить только Клару, да и то стоит взять во внимание то, что раньше она была урожденной жительницей Централа, и возможно, прежняя жизнь осталась в ее сознании. Все же остальные, кого она видела, в лучшем случае ее просто не замечали, а в худшем - провожали вслед злобным, остекленевшим взглядом, и чаще всего эти глаза были механическими протезами.