В следующую же секунду послышались истошные крики, грохот и звук разбивающегося стекла. Буквально из ниоткуда появились люди в черных бронированных костюмах , и все помещение замерцало голубыми разрядами парализаторов. Механические голоса из-за масок вломившихся выкрикиквали приказы во все стороны. Со стороны же азартных игроков доносились только ругательства и предложения договориться, но это им не особо помогло. Все как один падали, когда в них без раздумий стреляли из парализаторов. Лишь только одного Гришу не стали оглушать, а связали по рукам и ногам - видимо, он им еще зачем-то нужен.
Рьюго, который и дал сигнал для этой облавы, принял из рук одного из бронированных парализатор, сильно напоминающий тот, который носит Майкл, и подошел к Елене.
- Инспектор, что вы делаете?
- Надо доставить эту девушку в реабилитационный центр. - Ответил старик, достав сканер и направив его на лицо Елены. - Я должен... ох!
- Что там такое?
Рьюго несколько секунд неотрывно смотрел на экран сканера, потом взглянул на Елену, словно бы не веря в то, что ему показал прибор. И словно бы подтверждая это, он провел повторное сканирование, и на лице его прочиталось удивление.
- Пятый уровень социальной значимости, Централ, - пробормотал он, не отрываясь от Елены, которая уже лишалась чувств. - Психическое состояние - пять целых и четыре десятых процента. Идеально чистый паспорт, я никогда такого не видел. Берем ее с собой: откачаем от той дури, что она тут надышалась, а потом я хочу задать несколько вопросов.
Елена сейчас больше напоминала пустой сосуд, который медленно заполнялся вопросами. Этот человек - Рьюго - вовсе не один из тех, кого только что парализовали люди в костюмах? Или он их предал? Зачем он начал измерять паспорт Елены и зачем он хочет забрать её куда-то? Каким образом вообще эта девушка смогла стать участницей такого события? Почему даже когда она ушла от Майкла, ее преследуют неприятности?!
Нет сил даже на то, чтобы поднять глаза на этого мужчину и попытаться понять, какой он. Она чувствовала, что теряет сознание теперь окончательно. Из всех своих вопросов она успела прошептать только один, самый короткий:
- Кто... вы?
- Инспектор Джозеф Кэмпбелл, центральное отделение полиции Подгорода.
Реквием по мечте
Детство мое можно было назвать таким же интересным, как интересна может быть жизнь для самоубийцы.
Способности к обучению у меня были, но мне это казалось ненужным, потому что я считал, что жизнь и так слишком коротка, чтоб отдавать ее на часы просиживания за партой и выслушивания никому ненужных вещей, которые и так понятны. Ну, во всяком случае, они были понятны для меня. За это уже стоит поблагодарить моего деда, который взялся за мое образование, как только я научился мычать и пускать слюни.
Благодаря тому, что старик научил меня всему, чего не знали даже в школах, я появлялся на занятиях только в том случае, если проходили разные контрольные и итоговые работы. Их я писал обычно на более, чем просто удовлетворительно, и те немногие, кто не брезговал общаться с таким социопатом, как я, уверяли меня, что я мог бы стать лучшим учеником не только школы, но и Столицы. Но только меня это не привлекало. Я бы и контрольные не писал, если б не законы «Ариадны» в образовании, по которым, если ученик не способен написать хорошо работу, то его статус социальной значимости сразу же занижается.
И так, пока мои ровесники ломали зубы о гранит науки, стараясь выстроить себе лестницу в светлое будущее под солнцем, я активно пользовался тем, что мой паспорт никогда не меняется, делая меня для «Ариадны» невидимкой. Почти все время я проводил в путешествиях по метро. Смешно говорить, но когда я был совсем маленьким, карта железнодорожных сплетений напоминала мне огромную чашу спагетти, где каждая станция - это мясной шарик, каких на самом деле было много и с каждым годом становится все больше.
Мне это нравилось: находиться в одном из вагонов мчащегося на большой скорости состава, видеть как уходят одни люди и заходят другие, смотреть в окно за тем, как мимо проносятся стены тоннелей или пейзажи неонового Подгорода и кристального Централа. Особое удовольствие доставляли прогулки по станциям, на которых надо было совершать пересадки. Каждая обладает собственным оформлением, воздухом, особой атмосферой, и от этого казалось, будто бы каждая станция способна даже думать по-своему.
Мать у меня умерла рано, когда мне не было и трех лет, а бабка и того раньше из-за сердечной болезни. Так что у нас тогда было этакое холостяцкое трио, доказывающее, что женщины далеко не всегда живут дольше мужчин: я, мой отец и дед. Последним было известно о том, что я прогуливаю школу, не боясь того, что «Ариадна» не даст мне «билета в жизнь» - я этого и не скрывал. Отец не уделял этому особого внимания, так как дома он если и появлялся, то глубокой ночью где-то раз в месяц: был полностью поглощен своей работой где-то в самой крупной опухоли Централа. А мой дед не имел ничего против моего излишнего свободолюбия. Даже более, он поощрял это!