– Как же я хочу спать! – Слова сами слетали с ее губ всякий раз, как в голове заканчивались мысли. К счастью, этого почти никогда никто не слышал.
Этой ночью ей не удалось выспаться. Как и все предыдущие. Стоило ей закрыть глаза, как перед ними вставал тот, видеть кого хотелось лишь наяву.
Уинстон навещал ее во снах в чаще, в самых разных образах. Она видело его лицо и в прохожих, и даже в мимо пролетающих по ветру пакетах. И больше всего о нем напоминала эта дрянная лампочка. «Будь он здесь – он бы помог» - Кайли прекрасно это понимала. Кто, как не Уинс, решил бы эту пустяковую и в то же время невыполнимую задачу? Школьного завхоза не допросишься, учеников тем более, а сама она в жизни туда не полезет. Если вдруг она упадет и сломает ногу – выступление можно будет похоронить.
Песня «Фиодосия» подходила к концу. Уилл был на высоте. В этой сцене он должен был обнимать кучку полотенец, глядя на них со всей любовью, как на собственное дитя. По его движениям нельзя было понять, старается ли он. Всё было естественно. Именно по этой причине он получал главные роли. А вовсе не потому что они были друзьями, как многие думали.
Всё дело в таланте.
Музыка постепенно утихала, пока полностью не растворилась в тишине. Наконец, все замолчали, даже те, у кого было, что обсудить. Уилл уложил «своего сына» в кровать – в тот момент никто уже не сомневался в существовании ребенка – и сел рядом, не сводя глаз с полотенец.
Тем временем Джон Лоренц лег перед сценой. Обычно на этом этапе репетиций Уинс выключал свет, и поворачивал на него прожектор…
– Александр, тебе пришло письмо из южной Каролины. – Объявила его жена.
– Это от Джона Лоренца, прочту позже! – Ответил беспечный Гамильтон. Уилл мило улыбался, направляя взор на детскую кроватку. Будто бы не зная, что последует за этими репликами.
Лоренц лежал перед сценой, готовясь к последнему вдоху. Одна из самых ответственных сцен.
Услышав о том, что его лучший друг не отправлял письма, – а из тех мест, откуда оно пришло, мог отправить лишь один человек – Уилл вскочил с места. Он сделал это бесшумно, не нарушив атмосферы. И почти так же тихо сел обратно.
– Прочтешь его? – Прошептал тот, затаив дыхание.
Элайза развернула письмо и принялась читать. Словами не передать, сколько Кайли пришлось биться с этой девчонкой ради получения нужной интонации. Актриса каждый раз начинала рыдать по середине повествования или размахивать руками. Такое чувство, будто она специально перенимала на себя все внимание, полностью забирая славу у главного героя. Именно Уилл должен был выражать горечь.
И он делал это молча. Услышав известие о смерти лучшего друга, он безмолвно смотрел на свою жену. Ничего не выражающее побледневшее лицо работало куда лучше всяких этюдов руками.
По его щеке прокатилась скупая слеза. Это был первый раз на ее памяти, когда Уилл так отдавался репетиции. Обычно плакать он позволял себе лишь на самом выступлении.
Пошатываясь, разбитый мужчина дошел до своей жены, положил руку на ее плечо, и сухо произнес:
– У меня еще столько дел…
Одна эта фраза говорила о Гамильтоне больше, чем все предыдущие сцены.
Элайза повернулась к мужу и хотела взять его за руку в ответ, но тот уже пошел дальше. Массовка незаметно от всех спрятала «младенца». Уилл ушел за сцену.
Саундтрек следующей сцены разогнал гробовую тишину. Аарон Бёр бодро выбежал на сцену, активно разгоняя грусть.
– После войны я вернулся в Нью-Йорк! – В этот момент должен был вступить Уилл. Бёр долго смотрел в его сторону, ожидая появления товарища. Но время шло, музыка бежала вперед. Нужно было продолжать. – Я закончил обучение и стал юристом…
И снова тишина. Уилл всё еще сидел за сценой.
– Уилл! – Крикнула Кайли, стараясь перебить музыку. – Уилл, твой выход!
Она подошла к сцене, наклонилась вперед и заглянула закулисы. Ее лучший друг стоял у стены, глядя прямо перед собой. Вряд ли он смотрел на что-то конкретное. Скорее всего, того занимала сцена целиком. По тому, как быстро поднималась и опускалась его грудь, было понятно, как тяжело ему далась последняя сцена. Он едва стоял на ногах.