Внутри что-то неприятно сжалось, но я не стала ничего говорить, пока браться тихо и очень по-взрослому выясняли, кто самый занятый. То, что они мне рассказали заполняло часть пробелов, но мне нужно было знать больше. Интересно, почему никто из магистров не сказал мне об этом? А из бывших сокомандников? Почему меня саму никто не поставил в известность?
– Я думала, вы будете здесь подольше.
– Ой, не прикидывайся! – Ирман всплеснул руками, когда мы шли к месту, где они оставили машину. – Знаю, что хочешь, чтобы мы скорее покинули территорию.
Может, и так, конечно, но все равно… С ними было все же спокойнее. Что по отдельности, что вместе. Да, отец отчитал меня за мое поведение, но это было привычное ворчание, которое хоть и раздражало, но все же чем-то и помогало тоже. Вдобавок, все то, что они мне рассказали, и что сделали для того, чтобы у меня было как можно меньше проблем, добавило мне сил. Хотя складывалось ощущение, что за все время его приезда отец больше времени провел в корпусе людей, чем со мной.
– Ага, – согласился Ирман, когда я поделилась этой мыслью. – А я в медкорпусе. Кстати, эти ваши регенераторы – отличная штука. Видел, как какому-то парню рану закрыли за пару минут. Жаль, что они не используются в обычной медицине.
– Такие, как ты, совсем перестанут ценить жизни, если регенераторы пустят на конвейер, – заметил отец.
– Ох, ну, почему сразу такие, как я, а? – риторически спросил дядя, забираясь наконец в машину.
– Виэтрикс, – отец помедлил и снова подошел ко мне, – помнишь, что я говорил тебе сегодня?
– Что именно?
– Что делают проигравшие?
Я промолчала, не зная, что ему ответить. Под пристальным взглядом отца мне хотелось только отвернуться от осознания осуждения и разочарования с его стороны. Ему нужен был какой-то конкретный ответ, но у меня в голове ничего похожего на это не было.
И тут я вспомнила. Вспомнила, как после моего летнего первого проигрыша, он задал мне такой же вопрос. И я так же стояла не зная, что ответить, но эмоций тогда было столько, что я смогла лишь накричать на него. За то, что не помог, за то, что не вмешался в разбирательства, за то, что проиграла… После этого он отказался дальше тренировать меня.
Что делают проигравшие?
– Проигравшие не сдаются, Виэтрикс, – он сунул руку в карман. – Мне не нравится твоя воля, но если ты что-то выбрала, то идти нужно до конца – проигрыши не должны гасить твой собственный огонь.
– Это я знаю
– Знаешь, но не применяешь, – тут же поправил он меня. – Побед не бывает без поражений.
– Ну, да, конечно, не бывает!
– В смысле? – отец удивленно поднял брови.
– В прямом, – я мотнула головой. – Вы с Ирманом разве проигрывали когда-нибудь? В домашнем архиве одни первые места… Нет вторых мест, нет проигрышей – у вас все получалось! Ты перестал мне помогать после моего поражения. Ирман все лето выбивал его из меня, но что от этого, если вы сами не знаете, что это такое?
– Поражения бывают не только в официальных соревнованиях, – спокойно ответил он. – Поражения могут быть и в обычной жизни, в самых незначительных и неважных действиях и событиях. Никто не записывает все неудачи, которые с ним происходят, разве нет?
Я недоверчиво взглянула на него, ожидая продолжения, но его не последовало.
– Хочешь сказать…
– Держи.
На протянутой ладони лежал тонкий кожаный шнурок, на котором болтался символ огненной воли – три языка пламени, поблескивающий на солнце металлическим блеском. Эту штуку мне подарили в прошлом году, но после летних соревнований я зашвырнула ее подальше, лишь бы она не напоминала мне обо всем этом.
– Ты где ее нашел? – я недоверчиво взяла в руки холодный металлический знак.
– Дома, – коротко ответил он.
По-моему, у тебя самая сильная воля, всплыли в голове ее слова. Уж сильнее моей точно! Я не снимала этот шнурок вообще, из-за чего даже пару раз получала царапины при неудачном ударе и падении. Потому что верила, что сильнее всех, что могу такой быть, что могу со всем справиться той силой, что у меня есть. До того предательства на летних соревнованиях, когда человек, поддерживающий меня, так легко и нечестно победил.