– Хочешь сказать, я вообще ни на что не способна? – не выдержав, я припечатала столешницу ладонями. – Ты только и ждешь, что я сдамся и перестану пытаться справиться с волей? Что я все брошу и пойду в какой-нибудь из железных корпусов, чтоб потом всю жизнь быть под твоим начальством и до конца жизни терпеть этот чертов блокатор?
– Прекрати кричать, – отец поднялся. – Держи себя в руках.
Желваки на его скулах двинулись, губы сжались в тонкую полосу, брови сдвинулись к переносице. Хорошо знакомый опасный взгляд, попав под который хотелось оказаться где-нибудь подальше. Вот только сейчас я не собиралась сдаваться просто так. Вместе с волной эмоций внутри разливалась чистая сила. Переполняя все тело, она требовала выхода наружу, осаждая блокатор, закрепленный за ухом. Мерзкий датчик, запустил блокировку выхода сил, в висках неприятно закололо, и боль стремительно стала усиливаться, вытесняя все остальные ощущения. Оглушительный гул бьющегося сердца отзывался в ушах, заставив схватиться за голову и забыть обо всем разговоре.
– Ангрон! – мама обхватила меня за плечи, помогая усесться обратно. – Виэтрикс! Что случилось? Что с головой?
– Больно, – с трудом процедила я сквозь сжатые зубы, чтобы не застонать в голос.
– И снова мы имеем отсутствие контроля собственной силы.
– Ангрон! – мама приобняла меня, заставляя прислониться головой к ее плечу. – Я просила перестать. Отстань от ребенка.
– Ребенок уже совершеннолетний, и в состоянии себя контролировать. Вместо того, чтобы срываться на окружающих или забиваться в угол, тебе стоит посмотреть по сторонам и понаблюдать за людьми, которые умеют следить за тем, что делают и думают.
Их голоса эхом звенели в ушах. Каждое слово отца новым обвиняющим ударом обрушивалось на меня. Из закоулков памяти всплыли почти такие же слова. После моего поражения он сказал мне то же самое: что я неуправляема, что я не могу справиться сама с собой. Незажившая рана обиды где-то внутри начала кровоточить с новой силой, горло сдавило, и в глазах неприятно защипало. Чтобы не позволить себе разрыдаться прямо здесь, я выпросталась из маминых объятий и молча направилась к лестнице, пытаясь унять рвущиеся наружу чувства, от которых в груди жгло до боли.
– Вы не можете поговорить нормально? – следом раздалось мамино раздражение. – Почему все надо превращать в споры о силе?
Продолжения я не услышала: взлетев по лестнице наверх, я закрыла дверь и пластом рухнула на кровать, зарывшись лицом в подушку. До слез обидные слова продолжали эхом звучать в голове. В этот момент я словно бы вернулась в тот самый злополучный день, когда мы впервые так поругались. Было невыносимо признавать, что он был прав: я не могла справиться со своими эмоциями, не могла справиться со своей волей, не смогла справиться с поражением.
Вдох-выдох. Я уже не понимала, глаза слезятся от боли из-за блокатора или от боли из-за обидных слов, казалось все тело придавило каким-то тяжелым грузом, не дающим вдохнуть полной грудью. Виски словно пронзило насквозь чем-то тонким и острым. Сжав зубы, я тихо застонала в подушку, вцепившись в ее края до боли в пальцах. Вдох-выдох.
Постепенно, очень медленно, пульсирующая боль стала отступать, давая возможность соображать нормально. В попытке отвлечься я бездумно уставилась на стену с наградами за соревнования по боевым искусствам и легкой атлетике, когда-то давно полученными в школьные годы. Теперь же все мои подростковые достижения были перечеркнуты одним поражением. Все началось именно с тех пор, именно с того момента все пошло под откос. Раз за разом я слышала от отца одно и то же: про самоконтроль, про дисциплину, про силу и ответственность, и это выводило из себя. Он все это повторял так, словно я с первого раза не поняла, насколько он был недоволен и разочарован моими результатами.
Весь прошлый год, я с нетерпением ждала каждых выходных, чтобы приехать домой и провести время с родителями. Отец брал меня с собой на тренировки его подчиненных, сам обучал меня, если было время, мы выбирались в тир или в лесные походы, в которые ходили вместе с мамой и дядей Ирманом. Но, как и мои школьные достижения, теперь все это казалось каким-то далеким расплывчатым туманным сном.
Раздался тихий стук в дверь, и она медленно приоткрылась, пропуская внутрь маму, которая несла в руках две чашки, над которыми извивались завитки пара. Нос защекотал легкий запах мяты.