- Игра-ай! - Завопил он, ловко запрыгнув на пошатнувшийся от вдвое увеличившегося веса помост. - Весели-ись! Пры-ыгай! Пры-ыгай!
И, словно в пример своим словам, сам запрыгал что есть мочи, нелепо размахивая руками и хохоча.
- Пры-ыгай! - Повторил он неуверенно замершей деве, схватил ее за одежды. - Дева должна прыгать, если хочет получить кругляши! Тяжелые, блестящие, звонкие кругляши! Пры-ыгай!
И она запрыгала вслед ему, стараясь повторять каждое его движение в точности, когда шут вдруг спрыгнул на землю, пустившись в пляс перед гусляром, разбрасывая своими нелепыми башмаками кругом комья грязи. Земля летела в лица крестьян, заляпала с ног до головы гусляра, однако скоморох откровенно чихал на гневные выкрики в свой адрес, продолжая что есть мочи своей безумный танец.
А дева прыгала. Чувствовала себя на редкость глупо, безобразно, смешно, и продолжала прыгать. Крестьян это забавляло - они кричали, улюлюкали, начинали откровенно веселиться. Они словно позабыли о погоде, о своем дурном настроении: музыка пищала, дева прыгала, скоморох плясал.
- Прыгай! Прыгай! - Вопил скоморох.
- Прыгай! Прыгай! - Раздавались редкие, еще пока несмелые голоса.
Странное настроение, упоение ненормальным весельем передавалось заразительной волной, и вот уже самые первые, стоящие в прямой близости люди, начинали похлопывать, притаптывать ногами, а очень скоро и плясать.
- Прыгай! Прыгай! - Запрокинув голову к деве, кричал шут.
- Прыгай! Прыгай! - Вторила ему одуревшая от веселья толпа.
Гусли звучали все громче, все набирали обороты. Ритм повышался. Дева прыгали и прыгала, размахивала руками, как того требовала радость, как того требовало всеобщее веселье. Под визг шута, под гудение охмелевших безо всякого хмеля крестьян. Доски ходили ходуном, помост дрожал и разваливался, заметно накренившись. Сзади опасно подмигнул овраг, который она прежде не замечала - помост стоял не в центре огромной площадки, а на самом ее краю.
Люди кричали, люди были счастливы представлению. Скоморох, вопя, рыдал.
Это случилось незаметно - отряд вооруженных всадников, что-то выкрикивая и кому-то жестикулируя, влетел в передние ряды ярмарочной площади, увязнув там, среди животных, повозок и прочего скарба. Они расталкивали ногами крестьян, хлестали плетьми тупую скотину и гнали вперед своих лошадей.
- Пры-ы-ыгай! - Воздев руки к небесам, словно выплеснув из себя последние силы, воскликнул шут, дрожа и постанывая, завалившись на колени.
Толпа взревела яростным зверем. Неистовство их голосов пролетело сумасшедшей волной над головами, стремясь, кажется, в указанном скоморохом направлении.
Всадники выбрались из стихийно образованной западни, помчавшись к всеобщему сбору самым кратчайшим путем.
- Прыгай! Прыгай!
Они ворвались на площадь. Прошли сквозь наспех сколотые на жердях прилавки и самих крестьян, словно нож через масло.
- Прыгай! Прыгай!
Первые, еще не до конца осознанные, но уже истошные вопли потонули в скандировании бесящейся толпы. Никто не оглянулся, никто не среагировал. Всадники настигли их столь внезапно.
- Прыгай! Прыгай...
Хор надорвался. Люди наконец увидели творящееся, заметили угрозу, широкой грудью наскакивающую на ряды безоружного люда, поднимающиеся и опускающиеся полоски стали, разбрасывающие кругом брызги кармина.
- Прыгай! Прыгай! - Вопил что есть мочи одуревший от страха и крови скоморох, вырвав гусли у посиневшего от ужаса гусляра и сам принявшись на них наигрывать.
Люди кричали, люди падали в грязь, изливаясь кровью. Кони топтали их тела, ломали кости и черепа. Подобно их хозяевам, лягали все еще стоящих на ногах, кусали тех за шеи, за плечи, за лица. Всеобщее веселье внезапно сменилось кошмарной по своей ярости бойне.
Всадников было мало - около дюжины, но все они были вооружены, злы и смертельно опасны. Крестьяне бросились в стороны, куда-нибудь, лишь бы прочь из этого мрака. За считанные мгновения людская паника сделала больше, чем творящие смертоубийство всадники - люди насмерть топтали самих же себя.
Дева бросилась к своей одежде, запустив руки в поисках перевязей с оружием, как в следующий миг могучий удар по голове повалил ее на землю. На короткое мгновение лишил сознания. Над нею стоял, безумно улыбаясь, скоморох, сжимая в ладонях дорогие кинжалы, украшенные редкими каменьями. Шут больше не смеялся, даже не улыбался - на его лице застыла маска невыразимой злобы, а губы искривились от величайшего презрения тому, что он увидел. Дева схватилась за лицо, с ужасом понимая, что ее полотняная маска с нее слетела.
Очередной удар ногою вновь опрокинул ее на землю. Она еще успела заметить блеснувшие кинжалы, и рукоять одного из них больно ударила ее в висок. А следом шут - ногою в плечо, сталкивая в начинающийся прямо за ее спиною обрыв.
Она неуклюже завалилась, словно жук-панцирник, пытаясь перевернуться в грязи. Мир то тускнел, то вспыхивал яркими красками, неправдоподобными вспышками ослепляя ее. Голова кружилась, руки не слушались, а дева все сильнее скатывалась по сползающей на нее сверху грязи, склизкой мерзостью тянущей ее за собой, глубже в овраг.
В какой-то момент она с пугающей отчетливостью поняла, что ее стащило на самое дно, запутав в ветвях и листве могучего, вымахавшего по грудь обычному человеку, крапивника. И в следующий миг ей по голове, брошенное сверху чьей-то меткой рукою, угодило нечто до безобразия тяжелое, мгновенно ее отрубившее. Дева неуклюже уткнулась лбом в пропахшую дерном и помоями жижу.
Когда она очнулась, уже светило горячее послеполуденное солнце. От характерного звука и гомона ярмарки, обычно выраженными радостными криками и священной руганью при торговле, не осталось и следа. Птицы, обычно избегающие больших скоплений народа и суматохи, вовсю весело щебетали.
Она приподнялась на ватных от произошедшего конечностях, отлепляя лицо и тело от подстывшей грязи. Толстая вонючая корка въелась в лицо и одежду, требовала того, чтобы ее содрали, отмылись от нее как можно скорее, но дева не двигалась. Хватило лишь одного-единственного короткого взгляда на то, чем ее огрели по макушке, как мысли, - вообще какие-либо мысли, - пропали у нее из головы. Перед нею, блестя приоткрытым бочком, частью рассыпавшись, частью утопая в грязи своим содержимым, лежал полный мешок свежеотчеканенного золота.
А вокруг пахло смертью и трупами.
***
- Слушай, дева, - блеснул глазами волк, - а нету ли у тебя еще того... припрятанных за ненадобностью денежек? Вот немножко, а, совсем чуть-чуть? Главное, чтобы на корову какую хватило. Или козу посочнее.
- И не надейся, волкан - то был единственный случай.
- Единственный, - пробурчал он, отводя взгляд. - Нет-нет! - Добавил, заметив немой вопрос кормилицы. - Ты не подумай, меня все устраивает! Только кушать все еще хочется...
- Знаю! - Откликнулся волк, помолчав минуту. - Очередная история обязательно заставит меня забыть о голоде!
Аномалия
Контракт как обычно отягощал карман. Даже если этого самого контракта с собою не было, а аванс за него, как это принято, обыкновенно удержали. И хотя в этом был заинтересован сам столичный прокурор, напутствовал деву уездный губной староста, объезжающий окрестные села именем закона и порядка. А по совести, просто искал дешевых исполнителей, прикрываясь наградной бумажкой, явно фальсифицированной.
К деве, дождавшейся пока обыкновенная шумиха перед домом выборника после объявления стихнет, и сельчане разойдутся кто куда, преимущественно в таверну, губной староста отнесся скептически. Оглядев ее исподлобья, сидя за установленным перед тем же самым домом столом, с ног до головы, особенно обратив внимание на глубокий капюшон и тканевую маску, он неудовлетворенно поцокал, помялся до неприличия долгое время, но все же соизволил выписать на клочке бумажки разрешение. Клочок он назвал контрактом, приложив к нему все ту же фальсифицированную копию объявления с наградой.