— Я не понимаю, что вы хотите этим сказать, — отвечал старшина волынщиков, — и нахожу, что упреки, которые вы делаете нам в присутствии новичка — неслыханная дерзость. Мы не знаем, как у вас принимают поступающих, а у нас здесь есть свои обычаи, и мы никому не позволяем издеваться над ними.
— А я осуждаю и браню их, — сказал Гюриель, останавливая платком кровь, струившуюся по лицу и рукам Жозефа, которого он посадил на колени и старался привести в чувство. — Я не хотел и не мог сделать этого при всех, потому что связан с вами клятвой, но здесь скажу вам прямо в лицо, что вы негодяи. В нашем краю дерутся с чудовищем только для шутки и стараются не ушибить друг друга, а вы выбираете самого сильного между вами и даете ему скрытое оружие, которым он может выткнуть глаза и проколоть жилы. Посмотрите, как изранен парень! Он так взбесился на вашу злобу, что уходил бы себя до смерти, если бы мы его не остановили. Что бы вы тогда с ним сделали? Бросили бы в этой проклятой трущобе, где погибло, может быть, много несчастных, кости которых вопиют о мщении.
Слова Гюриеля напомнили мне о призраке, о котором я было совсем забыл. Я обернулся, но его уже не было. Тогда я принялся отыскивать дорогу, которая вела в нижний погреб, чувствуя, что моя помощь скоро будет необходима для Гюриеля и его отца.
Найдя лестницу, я спустился вниз и встал у входа, не стараясь даже спрятаться, потому что там шел такой спор и была такая сумятица, что на меня никто не обращал внимания.
Лесник поднял с земли звериную шкуру и указал на иглы, которыми она была утыкана, как скребница, потом на рукавицы, к которым были приделаны гвозди, торчавшие острием наружу. Волынщики рассердились за то, что их обличали в присутствии Жозефа.
— Стоит ли так шуметь из-за какой-нибудь царапины, — сказал Карна. — Вольно же ему было так горячиться и лезть на противника без всякой предосторожности: он должен был бы знать, что ему тут могут нагреть морду… Полноте, пожалуйста: что его так жалеть!.. Испытание кончено. Он может теперь убираться и признаться, что наши забавы ему не по силам и, следовательно, он никаким образом не может быть нашим товарищем и собратом.
— Нет, могу! — вскричал Жозеф, вырываясь из рук Гюриеля. — Буду, наперекор вам! Мы снова начнем драку и будем биться до тех пор, пока один из нас не ляжет на месте!
— А я не дозволяю этого, — сказал старик Бастьен, — и приказываю вам провозгласить его победителем. В противном же случае, клянусь вам, я приведу сюда целую толпу волынщиков, которые научат вас справедливости и покажут вам, как должно вести себя.
— Ты? — вскричал Фратен, выхватывая из-за пояса кол. — Приводи, голубчик. Только прежде этого мы постараемся тебя отметить, чтобы узнать потом, когда ваша милость к нам пожалует.
Лесник и его сын приготовились к защите. Жозеф бросился на Фратена и хотел вырвать у него кол, а я в один прыжок очутился около них. Но прежде, чем завязалась драка, призрак, так сильно тревоживший меня, появился на пороге, протянул копье и стал приближаться тихими шагами, от которых у негодяев душа ушла в пятки. Все остановились, пораженные ужасом и удивлением. В ту же минуту в глубине подземелья послышался заунывный голос.
Тут наши волынщики не устояли. Один из них закричал: «Мертвецы! Мертвецы встают!», и все они бросились бежать, крича и толкая друг друга, и скрылись в разные выходы, тогда как у входа в темницу появилось другое привидение, покрытое саваном, продолжавшее напевать что-то самым жалобным образом. Через минуту мы остались одни: враги исчезли. Тогда воин сбросил с себя шишак и маску, и мы узнали веселое лицо Бенуа, а когда саван свалился с привидения, перед нами явился кармелит.
— Я употребил эту хитрость, — сказал он, — с добрым намерением. Их нужно было непременно проучить хорошенько.
— Я был уверен, что они разбегутся от страха, как только мы покажемся, — сказал Бенуа.
Потом, заметив, что Жозеф изранен и в крови, он перепугался и обнаружил к нему такое великое участие, которое доказало мне, что я напрасно сомневался в его доброте и дружбе к Жозефу.
В то время как мы осматривали раны Жозефа, которые оказались вовсе не опасны, кармелит рассказывал нам, как он узнал от дворецкого, что волынщики, с его дозволения, справляют свои глупые обычаи в подземельях старого замка. Подземелья эти находились на далеком расстоянии от покоев, где жила сама барышня, владетельница Сент-Шартье, так что шум и крики не доходили до нее. Да если бы она и услыхала что-нибудь, то только посмеялась бы, потому что никак нельзя было подозревать, что тут скрывалось что-нибудь дурное. Бенуа, подозревая, что у волынщиков кроется на уме что-то недоброе, выпросил у дворецкого старинное платье и ключи от подземелья и так кстати появился к нам на помощь.