— Давай еще разок, а? Ну просто, на всякий пожарный…
Курильщик пожимает плечами, прижимается плотнее к машине, стараясь спрятаться от дождя. Молодой врач вздыхает, встает, сворачивает и убирает в машину какие-то провода, вздыхает еще раз, наклоняется, тянет за кольцо (слышен характерный звук закрывающейся молнии, камера надвигается, чернота закрывает весь экран.)
Характерный треск открывающейся молнии, крупным планом — разъезжающиеся черные зубчики. Камера отъезжает, становится виден кусок стены, руки, а потом и весь Эдвард Конти. Он по-прежнему в темно-сером плаще, сидит на кушетке у стены, лицо бледное и растерянное, шляпы нет, от идеальной прически не осталось и следа. А черная молния — это молния кожаного бумажника, который он теребит в руках — то откроет зачем-то, то закроет.
Наконец, убирает бумажник, трет пальцами лоб.
Вскакивает навстречу вышедшему хирургу — тот снимает маску, улыбается успокаивающе, говорит неуверенно, словно продолжая убеждать сам себя:
— Ей страшно повезло, практически нет никаких внутренних повреждений, а остальное — заживет, у детей заживает быстро… В конце концов, главное ведь, что жива осталась и скоро будет здорова…
Тон у него явно противоречит словам, сочувственный и почти испуганный.
Это тот же самый Врач, что делал прививку Воображале, только на десять лет моложе — а по виду так и на все двадцать. Он устал и небрит, под глазами темные круги, но морщины на лбу только-только намечены, ни на какие залысины нет и намека, а главное — он еще не растерял умения сопереживать и чувствовать себя виноватым, когда никакой вины вроде бы и нет.
За окном ночь постепенно выцветает, превращаясь в раннее утро.
За окном светло.
Резкий телефонный звонок, шум голосов.
Врач стоит у окна, держит в руках телефонную трубку. Лицо у него недовольное, прошлая небритость превратилась в короткую ухоженную бородку.
— Да, это я… Да, я понял, кто это… Ну что вы от меня хотите, я просто хирург… Да, делаем все возможное… Нет, гарантировать не могу… Это живой организм, как тут что-то можно гарантировать! Я вообще ничего не могу гарантировать, тем более… Да, все возможное, и невозможное тоже… Да, если привезете — обязательно учтем его мнение, но особой необходимости… Нет, еще рано судить… Подождите хотя бы, пока снимут швы…
Темный коридор. Дверь кабинета. Тот же Врач, но видно, что прошло довольно много времени. Бородка его уже успела основательно отрасти и закурчавиться — аккуратненькая такая, можно даже сказать — солидная. Да и прическа теперь другая, волосы подстрижены короче и зачесаны назад. Может быть, именно это придает его внешнему виду легкую агрессивность. Несильную, но вполне ощутимую. И в тоне его больше нет ни следа былой неуверенности и сочувствия.
Врач возится с ключами, запирая дверь кабинета, говорит немного раздраженно, поглядывая в камеру через плечо — брови высокомерно приподняты, взгляд чуть свысока:
— А чего вы, собственно, хотели?.. Я нейро-хирург, а не косметолог! Мы и так сделали все возможное… Да ее же пришлось буквально по кускам собирать, где тут было думать о…
Пожимает плечами, добавляет с усилившимся раздражением:
— Обратитесь к специалистам, в администрации вам дадут адреса. Но я бы на вашем месте не торопился, дождался окончательного выздоровления… Зачем заранее впадать в панику, может, там половина сама собой рассосется, известны же случаи… Организма молодой, восстанавливается легко, это в нашем возрасте, знаете ли, а у нее… Ткани еще мягкие, быстро растущие… Ну, и физиотерапия, конечно… Я бы на вашем месте просто подождал. Полгода — не такой уж большой срок, дайте организму отдохнуть, у нее же и так там шов на шве…
Врач уходит по темному коридору. Он идет очень быстро, можно подумать даже, что убегает, но голова его поднята гордо и независимо, а незастегнутый белый халат бьется за спиной, словно накрахмаленные крылья.
Конти смотрит ему вслед.
У него странное выражение лица — очень спокойное. Очень-очень спокойное, даже слегка застывшее в этом спокойствии.
Больница живет своей жизнью — по коридору проходят люди, кого-то провозят в инвалидном кресле, пробегает молоденькая медсестра со стопкой затребованных кем-то папок. У окна две пожилые женщины в не слишком свежих белых халатах — то ли медсестры, то ли санитарки, то ли просто дежурные. Говорят о чем-то своем (камера фокусируется на них, приближается).
Одна из женщин замечает медленно идущего по коридору Конти, расширяет глаза, толкает другую локтем в бок, шипит краем губ: