В это время главный друид новгородской деревни Грандфатхер готовил яд; бесконечно ледяной яд. Но внезапно взгляд его упал на другой котёл, жидкость которого иногда становилась зеркалом, отражающим реалии. И увидев, что на уме у Олертофикса, Грандфатхер велел слизню на время исчезнуть вовсе, а Ностру наказал:
— Беги в тёмный-тёмный лес, чадо моё, и беги без оглядки! В тот, что Старинным зовётся. Всегда я оберегал всех от него, но именно он должен спасти и помочь. И напиши весточку, передав с птицею лесною.
Так Ностр и сделал.
Зима выдалась холодная и снежная и охотник, сойдя на низкую дорогу и по пояс, увязая в белой пелене, медленно приближался к гнетуще зловещему лесу, к стыду своему впервые признав, что это побег.
Лес и вправду был очень стар и, войдя туда, парень погрузился во мрак. Всюду пихты, лапчатые ели, смоляные сосны, кое-где – лиственницы. Их тяжёлые ветки и без того трепали запыхавшегося и взмокшего Ностра, и это отнюдь не были нежные объятья и прикосновения – то был бич, стегающий довольно болезненно. Воистину мокрый от тепла и дыхания деревьев и кустарников лес был суровым местом; над изголовьем непроходимой чащи не летала живность, зато кружили скверные вадеры.
Внезапно время остановилось. Кроны застыли, до этого слегка раскачиваясь в ритм слабому ветру. Неожиданно для себя Ностр ощутил резкую смену времён года – вот, происходит его погружение в норвежскую осень, и уже не голосемянная игольчатая хвоя рядышком, но мощная дубрава. Наступила характерная для того периода ливневая пора, и Ностр ведомый автоматизмом движений испытал на себе не только окат прохладной росой, но и наплыв тихой печали и тоски.
Охотник не был лишён светлых веяний, и запел песнь. И вот, рассеялся тогда негатив и, минуя зиму, осень мгновенно перешла в весну.
Как же заблагоухало всё сразу! Воздев руки к небу и благодаря от всего сердца Ярилушку родного, припал Ностр на колени, дабы собрать как можно больше васильков, фиалок, сирени и колокольчиков для своего букета, чтобы отнести той бабушке, которая однажды напоила его, уставшего, тёплым молоком.
Пришло и лето. Ностр же всё никак не мог взять в толк, куда же он попал, и что же за чудесный лес такой, да как же из него выбраться.
Но вдруг окуталось полесье тьмой и морозом – больше ничего яркого, и всё вернулось на круги своя. Перестало всё вращаться и застыло, отдавая ледяною тишиной. Ностр, осмотревшись, разглядел, как среди кустов плачет кто-то маленький. Раздвинув их, обрадовался парень: нашёлся его слизень, магический Унгголд. Перестал вскоре хныкать друг, накормленный ягодами и грибами, что выбились из-под корней могучих и древесных. Сунул Ностр его за пазуху и стал думы претворять, куда бежать и что же делать дальше. Не знал он, что сталось с местечком, где он жил…
В ярости великой пребывал от временного бессилия Олертофикс и, воззвав к Даждьбогу, наслал на Новгород Великий не менее великую бурю – да такую, что сгубила урожай весь на корню. Деморализованный народ не смог упрямо и открыто противостоять киевскому войску: вождь был вне себя от гнева. В злости своей великой он спешно спрыгнул со своего гнедого коня, велев отыскать проклятого мага.
Друида найдя, привели.
— Где? Где слизень, гнусный чародей? И где его хозяин?
Грандфатхер молчал.
Тогда один из приближённых князя разбил тому лицо, сшиб с ног и поволок к пропасти – тот проживал на неподвластном утёсе.
Тут Визигот ненароком глянул в чан событий, который являлся глазами и ушами волшебника.
— Ностр укрывается в Старинном полесье. И слизень с ним, я чувствую…
Тогда Олертофикс, взмахнув палицей да кинжалом, отрубил кудеснику ногу, дабы не смог ходить он за промысел валинорской устрицы и отказ выдать беглецов, а ныне невольно подданных.
Уходя, вождь изжёг деревню дотла, и погибли там все, потому что все как один заступились за Ностра. Не брали Новгород ни сила, ни измор; но завеса огненная решила всё и навсегда: расправилось пламя языкастое со всеми деревянными постройками.
Ведь если будет слизень у меня – князем мира вскоре стану я.
Выкорчуют для меня все пни и песни петь все будут до зари.
Ведь если будет слизень у меня – значит, жизнь прожита не зря.
Хитростью сгублю я и – дрожи земля, моих врагов сгнои.
Разрушив деревню, но, не подчинив её своей воле, ринулся Олертофикс со всей ратью своею да в Старинный лесок. И найдя, убили бы парня молодого ни за что, отобрав всё самое ценное, что было у него, покоясь в грудном кармашке; но тут, откуда не возьмись, появились тапки, которые ходят сами – последний подарок Гранфатхера и, спустившись на не тающий рыхлый и обволакивающий снежок, унесли верных друзей подальше от расправы.