И изгнали Йорика из фюльке, чуть не побив. И бежал он прочь, и вдруг понял, что уже далеко, средь белой пустоты, мчится, гонится за ним большой-пребольшой и белый волк.
Так быстро юноша не бегал никогда — точно на сковороде его поджарили в одно место! Точно стрела он нёсся неизвестно куда, но большой белый волк, окрас которого временами мимикрировал в серый, словно шутя его нагонял. Волк не рычал, и это было странно.
Сколько он так пробегал, Йорик позабыл. Но выдохся и рухнул на землю, обессиленный совсем. А волк не позади — напротив! Глядит глаза в глаза. И словно читает Йорик: «Я — твой страх! ».
Волк вдруг уселся, как послушный пёс. Не стал он отчего-то поедать Йорика. Видать, даже волку он, Йорик, омерзителен?! А зачем же тогда гнался? Смысл?
Волк вдруг очнулся и подошёл к лежащему до сих пор парню. И стоял над ним долго, словно не решаясь растерзать.
И вдруг точно осенило Йорика. Как ледяной водой с утра из бочки окатили. Как громкая и звонкая пощёчина.
А волк смотрел на него так, точно он, Йорик, предал этого волка, насолил ему изрядно.
И сев, расплакался, разревелся Йорик, точно девчонка. И пообещал волку мысленно, глядя прямо в глаза, что изменится, исправится.
И вернулся он в деревню, и не преследовал его тот чудный, дивный волк.
И просился Йорик подмастерьем. Но ни сапожник, ни портной, ни ткач, ни мельник, ни кто-либо другой не хотел принимать его к себе в качестве работника. Ибо знали люди, что до крайности ленив и плох этот бездельник Йорик, и больше от него будет проблем, чем пользы.
Тогда Йорик, как мог, попытался восстановить свой дом. Отстроил кровлю, дверь подбил. Куча мозолей, ссадин, синяков на неженке. И возлюбопытствовали люди, и даже пришли помочь. И глазам своим не верили, а Йорик и сугробы расчистил, и за любую работу брался, не требуя платы. И рад он был чёрствой лепёшке, брошенной кем-то из жалости.
И поверили люди этому человеку. Только навсегда сошла с него улыбка всякая, и радость беспечная во взгляде — перед глазами стояли то волчий взор, то картина убиенной Чернобурками Йориковой семьи.
И случилось так, что развязалась очередная порубь между Дэном, конунгом всех этих земель, и Врагом. И первым вызвался биться Йорик. Но некому было замолвить словечко, ибо погиб прежний ярл его фюльке ещё тогда, когда он, Йорик, палец о палец не приложил, безмолвно взирая на гибель двух третей своих односельчан.
— А хороший ли ты викинг, Йорик? — Издевался конунг на тинге, и смеялись с Йорика все ярлы и их викинги.
— Однажды я уже молчал, и потерял всё. — Отвечал тот. — Ныне же под твоим началом, и под знамёнами твоими в первых рядах твоих буду.
— А не убежишь ли, как в прошлый раз, поджав хвост? — Гогот стоял пуще прежнего; к тому же члены совета были уже в изрядном подпитии. — Не струсишь ли, аки заяц? Не отсидишься ли в кустах? — Вопрошал конунг, хмелея всё сильнее.
Йорик молчал, но взгляд его был твёрд.
— Смел ты для 15-летнего отрока — а для Йорика из пограничной фюльке смел и подавно! — Расхохотался Дэн. — Выпей же со мной! Здесь и сейчас, в пиршественном зале, в моём Медовом чертоге!
— Если нас настигнет Враг, а мы — пьяны? — Спросил кто-то из ярлов. — Как биться будем?
— И правда, — Одумавшись, воскликнул конунг. — Выступаем завтра.
И состоялось на следующий день великое сражение, какого давно уже не было в тех краях. Стенка на стенку, толпа на толпу. И на стороне Чернобурок были великаны, а на стороне Дэна — гномы. И эльфы прикрывали их тылы, осыпая погань градом стрел. Но пал Дэн, глянув на Василиска-некроманта. Бестии, ведьмы, снежные йнигг, вервольфы, големы, кадаверы, колоссы, крыланы, сколопендры, скорпионы, скелетоны, мегеры, фурии, филиноиды, циклопы и горные тролли шли за Чернобурками и были им друзьями.
Ядовитые виверны, горгульи и огнедышащие драконы вились над землёй. Вороны, грифоны и прочие стервятники кружили над курганами из трупов.
В помощь людям-меченосцам, гномам с их топориками и эльфам-лучникам прибыли феи-крылатки, жужжалки, журчалки, огнехвосты, элементали добра и элитные копейщики из соседнего, дружественного ныне покойному Дэну владения.
Тяжко было и жарко; в разгар-то зимы! Но не дрогнул Йорик, устоял. Не убежал он с поля боя на сей раз. И поднял он меч, и чуть не навернулся вместе с ним снова в снег. Но удержался на ногах, и кромсал врагов часа два или три. И устал, и разломился его клинок, незадолго до этого перестав быть острым, как бритва. И уже не стоит на ногах, а шатается сильно. И кровь стекает с брови, и слабость подступает.