Он вырвал свой разум назад, но было поздно. По невидимой нити его внимания, словно по молниеотводу, ударил ответный импульс — не грубый и разрушительный, а тонкий, ядовитый, несущий в себе леденящий холод тысячелетнего забвения и безмерного высокомерия.
— Кто ты, маленькая букашка, что осмелилась жужжать так близко к паутине? — в ушах Теодора прозвучал тихий, безжизненный голос, от которого кровь стыла в жилах.
Он дёрнулся, едва сохранив равновесие, и физически почувствовал на себе взгляд. Невидимый, всевидящий, исходящий со всех сторон сразу. Он попался, его раскрыли.
Сердце бешено колотилось. Он знал, что это был за голос. Такая мощь, такое презрение… Это мог быть только он. Сайлон. А даже если и нет, то кто-то его уровня силы. Мало какой тёмный маг мог позволить себе такую наглость, наглость воздействовать на разум самого инквизитора.
Не раздумывая, Теодор ринулся прочь от площади. Его миссия из разведывательной превратилась в миссию на выживание. Он не должен был вступать в бой, сейчас его задачей было ускользнуть и предупредить Элоди.
Теодор влетел в первую попавшуюся дверь, оказавшуюся входом в пекарню где даже сейчас глубокой ночью пекли хлеб готовя запасы перед осадой. Невзирая на удивлённые лица пекарей, он пробежал дальше на чердак, явно заброшенный. Пыль висела в воздухе густым облаком. Заперев засов, Теодор прислонился к стене, пытаясь перевести дух. Его руки дрожали, когда он снова завёл рукоятку граммофона.
— Элоди! — выдохнул он, когда светящееся облачко вновь материализовалось. — Это он! Здесь Сайлон! Я вступил с ним в контакт! Он…
В этот момент воздух на чердаке сгустился и почернел. Из тени, не отбрасываемой ни одним предметом, за спиной Теодора возникла фигура в рваном плаще с капюшоном. В её руках мерцала огромная, почти невесомая коса, сплетённая из теней и холода.
Призрак двинулся к Теодору бесшумно, словно плывя по воздуху. От него веяло таким леденящим холодом, что на стенах тут же выступил иней, а дыхание Теодора превратилось в клубы пара.
Лезвие косы, сплетённое из теней и самого окаменевшего мрака, казалось, пожирало свет; пространство вокруг него мерцало и искажалось, как над раскалёнными углями.
Теодор выждал наблюдая за отражением в золотом отблеске граммофона, затем отпрыгнул в сторону с криком:
— Щит веры!
Коса рассекла пространство, где он только что стоял, и лезвие из сконцентрированной тьмы чиркнуло по граммофону. Дерево и латунь не сломались — они обратились в мелкий чёрный пепел.
— Во имя… — рыкнул Теодор, срывая с себя плащ паломника, его кожа в этот момент блестела от защитных чар, но тут он замер, призрак, выполнив свою задачу, уже таял, растворяясь в тенях так же быстро, как и появился.
Через мгновение на чердаке ничто не напоминало о его визите, кроме горстки пепла на полу и уничтоженного устройства связи.
— Он не стал вступать в бой, просто лишил меня связи, отрезал от Ордена! — заключил Теодор.
Тишину на чердаке, всё ещё звонкую после визита призрака и уничтожения граммофона, внезапно взорвал грохот сорвавшейся с петель двери. Теодор резко обернулся, рука инстинктивно потянулась к рукоятке меча, но он успел лишь сделать шаг назад, как на него обрушился шквал криков.
На чердак вломились трое дородных пекарей, во главе с пожилой, но крепкой женщиной с лицом, пунцовым от ярости.
— Ах ты ж грабитель проклятый! — прохрипела она, тыча в него скалкой. — Я думала, крысы! А это вон что! Пока осада не началась, вся шваль тут похаживает!
— Успокойтесь, я не вор… — начал было Теодор, пытаясь сохранить самообладание.
— Молчать! Видали мы таких «не воров»! — крикнул один из пекарей, сжимая в кулаке деревянную лопатку для хлеба. — Пока мы внизу горбатимся, ты тут устроился! Еще и ворвался как ни в чем небывало, мы аж не сразу сообразили!
Теодор, понимая, что слова не помогут, быстрым движением достал из-за пазухи и раскрыл ладонь с символом инквизитора. Серебро и эмаль слабо блеснули в тусклом свете.
— Я слуга Церкви! Выполняю тут…
Старуха лишь фыркнула, даже не взглянув на символ.
— Мне плевать, чей ты слуга! Ты в дом без спроса залез! Сейчас стражу позову, пусть разбираются!
Именно в этот момент на лестнице послышался тяжёлый, металлический топот. На пороге возникли двое городских стражников в потертых кирасах, привлечённые шумом.
— Эй, что тут происходит? — сурово спросил старший, окидывая взглядом сцену: взволнованных пекарей, незнакомца в пыльном плаще и кучку пепла на полу.
— Да вот он, ворюга! — тут же начала бабка. — Вломился к нам, на чердаке шурует!