Приятный дядька в годах.
Врач.
Когда-то сам практиковал, сейчас преподаёт.
Испортил всё своим неумелым флиртом.
- На повышение квалификации отправил, так и транспорт мог организовать, - продолжал Глеб Борисович, махнув охраннику на выходе, и ловко открыл передо мной дверь. – Надо бы позвонить Греку, намекнуть, чтобы он о своих ассистентках лучше заботился.
- Это лишнее, - отрезала я.
Не хватало ещё, чтобы он Михалычу чего-нибудь наговорил. Он же меня потом засмеёт, что я вместо обучения, соблазнила старичка.
- Больно ты Ольга Сергеевна, самостоятельная, - хитро улыбнулся Волжанский, - прямо нигде к тебе не подступиться.
- Глеб Борисович, ценю вашу заботу, но не нужно всего этого, - я раскрыла зонтик, выходя из-под козырька крыльца института, - всего хорошего.
- Всего, всего, - пробормотал Волжанский, видимо, переваривая провал обольщения, остался стоять под козырьком и явно прожигал взглядом мою спину.
Но мне всё равно.
Мне и без него хватает проблем, да и осталась пара лекций, и я не думаю, что Волжанский запорет мне зачёт из-за личной обиды.
Не такой он человек.
Перешагиваю через небольшую лужу, и сожалением смотрю на свои туфли. Они все мокрые, носки в грязи, а на каблуки и смотреть не стоит
Жалко их.
Совсем недавно, и недёшево куплены.
Но, видимо, итальянское творение не переживёт аномально дождливую весну средней полосы России.
Весна в этом году просто ужасная.
Холодно, сыро.
Снег сошёл только в середине апреля.
И даже сейчас, несмотря, что уже май, всё равно холодно, и дожди каждый день. Того гляди, город поплывёт.
Вдруг вспоминаю, что обещала перезвонить сыну, как только освобожусь. Останавливаюсь, не доходя до остановки пары метров, и лезу в сумку. И тут же меня окатывает грязью из лужи, что волной летит из-под колёс, проехавшей мимо машины. Немного поток сбивает инстинктивно опущенный мной зонт, но про ноги и говорит нечего.
- Козёл! – нисколько не стесняясь, ору я в гневе.
Тачка внезапно тормозит и, несмотря на все правила, сдаёт резко назад и снова обливает меня.
- Да ты охренел! – слов нет, одни эпитеты.
- Чё сказала, овца?
Из опущенного окна, с водительского сидения, высовывается какой-то молокосос, агрессивно постукивая пальцами по рулю.
- Плохо расслышал?
Я разворачиваю зонт в его сторону и стряхиваю всё, что налипло на него по вине этого горе-водилы.
Спесь, малец меняет на разъярённое выражение, потому что с зонта, так не хило прилетело, конкретно ему в лицо.
- Сука! – рычит щенок. – Оборзела!
- Ты как со мной разговариваешь, мальчик, - добавляю холода в голос, но парень разъярён настолько, что все стоп-краны, видимо, слетают, и он, не озаботившись тем, что мешает другим участникам движения, вываливается из машины, прихватив с собой бейсбольную биту.
Меня это не пугает. Я не верю, что он мне навредит.
Народа вокруг много, пусть и по дебильной, новой традиции, люди не спешат на помощь, а тянуться к телефонам, всё равно это должно притормозить его. Но у парня, видимо, совсем всё плохо с головой, потому что он перелезает через ограждения и тащится ко мне.
Я невольно отступаю и думаю, что накаркал Волжанский, пусть и непреднамеренно, но навлёк на меня неприятности.
- Стоять, - гаркает кто-то совсем рядом, а потом и ловко скручивает, почти надвинувшегося на меня парня.
Бита падает к моим испачканным ногам, рядом с ней на колени, спесивый молокосос. За скрученные руки его держит Свиридов.
- Отпусти, сука! – вопит придурок. – Я тебя раскатаю.
- Привет, - улыбается Пётр, совсем не обращая внимания ни на парня, ни на дождь.
По тёмным волосам и холёной роже бегут капельки воды.
Только сейчас замечаю ещё одну машину, так же как попало брошенную у бордюра, с распахнутой дверцей.
И народ вокруг собирается и идёт волной негодования. Пока ещё не понятно, за кого переживают люди, но кто-то уже громко вызывает полицию.
- Не надо полицию, - зычно перекрикивает Свиридов, и толпа затихает, - она уже здесь. Хотя вызови патруль, - снисходительно позволяет он, - не с собой же его брать, правда, Оль.
С тоской смотрю на биту.
Всё же сглазил ты меня, Глеб Борисович.
3.
- Давай провожу до двери, - Пётр глушит мотор, притормозив возле моего дома.
- Не надо, - невольно спешу с ответом.
- Есть от кого шифроваться.
- Не твоё дело, - рычу. – Ты уже проводил однажды.
Пётр заметно сникает.
- Я же извинился сто раз, - пыхтит обидой. – Оль? Ну, хочешь, ещё сто извинюсь?
- Что это изменит, Петя?
Мне его прощение никуда не упиралось. И ехать с ним я согласилась, потому что помог, в очередной раз, оказавшись по чистой случайности рядом, и потому что была вымазана в грязи как чёрт.