Свиридов снова садится за стол, отгораживается открытым ноутбуком.
- Петь…
Не понимаю его поведения.
- Иди, Оль. Я позвоню.
Не отрывая глаз от экрана, говорит он, и протягивает подписанный пропуск.
- Ладно, - забираю, встаю. – Спасибо.
- Ага, - всё так же безучастно.
Задевает почему-то его поведение. И даже покидая здание Управления, не могу выдохнуть с облегчением.
Его признание не даёт мне покоя. Хотя у меня их сотни от него. А эти сказанные с тихим отчаяньем слова тревожат. И внутри назревает странный протест.
Я так привыкла его ненавидеть, что что-то новое по отношению к нему, воспринимается мной, как нечто чужеродное. Непонятное мне. И наверное, к лучшему, что он вскоре уедет.
Только вот почему от этой новости так муторно на душе.
6.
- Да, Жень, возобновили дело, - устало говорю в трубку.
Гляжу на себя в зеркало.
Недосып весь на лице.
Круги под красными глазами, морщинки.
- Ты же говорила, что всё разрешилось, - ворчит бывший муж в ответ.
- Жень, ты сейчас это к чему? - злюсь. – Считаешь, что я решила пошутить такими вещами.
Женька молчит, и это злит меня ещё больше.
Я привыкла сама всё решать. Так, всегда было. И даже о разводе решение принимала я. Женька не особо сопротивлялся, поясняя это тем, что не создан для семейной жизни. А я была создана и очень хотела семью. Видимо, не того мужчину выбрала. На то, чтобы понять это, ушло десять лет.
- Что делать, Оль? – слышно, что тревожится, и, как всегда, спрашивает у меня совета.
- Я не знаю, - массирую пальцами веки.
Черт, ещё весь рабочий день впереди, но сосредоточится, не получается. В голове постоянно мысли о сыне.
Вчера сидела весь вечер, глядя на телефон. Ждала, что позвонит Свиридов.
Не позвонил.
Завтра на допрос.
Мишка подавленный. Лица нет на сыне. Тоже понимает, перспективы, не маленький.
- Не знаю, - повторяю, и вдруг моментально срываюсь в истерику. Бессонная ночь и нервы.
Мои всхлипы наполняют маленький кабинет, который мы делим с Михалычем.
Сбежала сюда, на пятиминутном перерыве между пациентами, и как раз позвонил Женька.
- Оль, ты что плачешь? – оторопело бормочет Женя.
- Да… Я плачу, - трудно совладать с голосом, чтобы, помимо всхлипов выходили слова.
- Ты… представляешь вообще... Что это такое… Ему же всего семнадцать…
- Оль, я что-нибудь придумаю, - выдаёт он.
- Что, Жень ты придумаешь, - сносит в ярость. – Что ты можешь придумать? Тебя даже рядом нет, и не было никогда. С самого начала тебя не было!
Остервенело вытираю слёзы, размазывая тушь под глазами.
- Ты о чём, Оль?
- О том, Жень, - не хочу отвечать, понимая, что этот разговор не для телефона на работе в перерыв.
- Оля, я постараюсь поспрашивать, может, у кого связи есть нужные - легко переключается он.
Женька всегда так умел.
Наговоришь ему гадостей, ходишь, кипишь. А он через пять минут, как ни в чём не бывало, улыбается и анекдот тебе рассказывает.
- Хорошо, Жень, - устало соглашаюсь, прекрасно понимаю, что ничего он не сможет сделать.
- Олечка, ты не переживай. Я постараюсь кого-нибудь найти.
Воодушевился.
Но мы оба прекрасно понимаем, что решать всё буду я.
Не успеваю привести себя в порядок, как в кабинет заходит Грек.
- Ты скоро…- съезжает его строгая интонация, когда он видит, как я отворачиваюсь, вытирая мокрые щёки.
- Что случилось?
- Всё нормально.
Отмахиваюсь. Михалыч тут вообще ни при чём.
Я ему, итак, по гроб жизни обязана, что он вытащил меня сюда, и переучиться заставил. А то, так бы и сидела в своей травме, загруженная по маковку, и без денег.
Только он смог меня переубедить, слова найти.
- Рассказывай, Оль.
Хмурится.
Вылитый головорез со своей обритой головой и габаритами.
С виду и не скажешь, что стоматолог
- Нормально, всё Юр, - отмахиваюсь, поспешно утирая следы от слёз.
Намерено игнорирую его прожигающий взгляд. Пусть смотрит сколько угодно. На меня его гляделки не действуют. И зверское выражение лица, тоже.
- Оль, ты же знаешь, что если я смогу, то обязательно помогу – смягчает он голос, и вот это запрещённый приём.
Когда Грек включает участие и сочувствие, я не могу отмахнуться.
- Да, знаю, конечно, Юр, - вздыхаю, наконец, встречаясь с ним взглядом, - и поэтому не хочу тебя впутывать…
- Олька, - улыбается Михалыч, - мы же друзья.
Тянет свои ручищи и сгребает в объятья.
Мне неловко.
Не люблю я свои проблемы на других перекладывать, а здесь вроде как надавили на совесть.
- Юрий Михайлович! Ой!
Положение усугубляет залетевшая в кабинет Юля. Она таращится на нас, но не выходит, и при этом молчит.
- Михалыч, блин, - раздосадовано веду плечами, скидывая его лапищи.